Тетка отбросила журнал и села за компьютер. Сейчас мы обязательно что-нибудь подберем. Но быстро только сказка сказывается, дело делается гораздо медленней. Почти день тетка провела в интернете, но только ближе к вечеру ее труды увенчались успехом. И каким! Грандиозным! Вот она моя милая. Тетка послюнявила палец и стерла пыльную мушку со щеки своего сокровища. Губы девочки едва заметно дрогнули, словно она поблагодарила свою заботливую матушку за оказанную ей услугу. Как же похожа, боже ты мой, поразилась тетка. Тот же овал лица, те же высокие скулы, светлые локоны, голубые глаза. И все эта красота небесная — словно сквозь дымку, сквозь дождь, сквозь туман. Оленька или не Оленька? Или, все-таки, она? Или моделька неизвестная, не раскрученная? Или опять Оленька?
Различия, конечно, были. Как им не быть? Другая девочка, неродная. Но сходство слишком очевидно. Да и картинка вроде и любительская, и профессиональная одновременно. Специалистам этот прием вряд ли покажется новаторским, но нам, чайникам не обкатанным, и так сойдет.
Тетка радостно скачала чужое фото и запрятала Оленькин теперь уже новый образ в свой тайный архив. На сегодняшний день теткина миссия была благополучно завершена, и можно было позволить себе немного расслабиться.
Но только она собралась порелаксировать в свое удовольствие за чашечкой кофе с глоточком коньяка, как звонок в дверь.
Чигавонина собственной персоной. По Надькиному перевернутому лицу тетка сразу поняла, что случилось нечто экстраординарное.
Надька, не разуваясь, прошла на кухню и молча села за стол. Тетка тоже молча подвинула к ней сигареты и пепельницу.
— У тебя водка есть? — спросила Чигавонина.
Тетка достала из холодильника початую бутылку, а заодно сыр, колбасу и банку маринованных огурцов. Пока она собирала на стол, Надька тщетно пыталась закурить.
— Давай уже! — тетка выхватила из ее трясущихся пальцев зажигалку, и сама добыла огонь.
— Епифанов нашелся, — выдохнула Надька с первой затяжкой.
Тетка села, где стояла.
— Живой? — почему-то спросила она.
— Живой, — ответила Надька, не удивившись странной постановке вопроса, — что ему сделается?
— Ты его видела?
— Вот как тебя.
— Ну и что?
— А ничего, — вздохнула Надька, немного подумав, — сохранился.
Тетка, было, поднеся к губам рюмку, снова поставила ее на стол. Надькино нездоровое беспокойство неожиданно передалось и ей.
— А он тебя узнал?
— Откуда? — удивилась Надька, — он-то меня не видел,
— Как это? — не поняла тетка, — ты что, к нему даже не подошла?
— Подойти-то я, подошла, — усмехнулась Чигавонина, — причем, довольно близко. Но он меня так и не узнал.
— А ты не могла обознаться? — допытывалась тетка.
— Я что, отца своего ребенка не узнаю?
— Мало ли… Столько лет прошло.
— Хочешь, — встрепенулась Надька, — я сейчас тебе его покажу?
Тетка посмотрела на нее с недоумением. Вроде еще и не выпили как следует…
— Это все из-за тебя! — Чигавонина вдавила сигарету в пепельницу, — Найдите, блин, на «Румбе» своих друзей! И подруг, и товарищей по несчастью, и бывших мужей и любовников, а также беглых алиментщиков!
— Ты что, — догадалась тетка, — его на сайте знакомств обнаружила?
— Ну, наконец-то, — усмехнулась Надька, — дошло. Представляешь, Танюх, и этот туда же, желает познакомиться.
Тетка так и застыла: рюмка в одной руке, огурец — в другой.
Надька пощелкала у нее перед глазами пальцами:
— Включай мозги-то! Надо же что-то делать.
Скальпель, то есть, логин! Зажим, то есть пароль! Тетка молотила по клавиатуре со скоростью заправского хакера. И буквально через пару минут на экране высветилась Сашкина до слез знакомая физиономия.
Надька не соврала. Годы Епифанова явно пощадили. Как, впрочем, это обычно и бывает, когда дело касается мужчин. Эти гады-годы к ним более милостивы, чем к нам, бабам. Ветерком пройдутся, дождичком прольют, солнышком просушат — и ничего, почти как новенький. А может, даже и лучше. Уверенность появилась, осанистость, лоск. Только вот борода непривычная. И усы. А взгляд все тот же, сладко-обволакивающий.
— Вот он, — всхлипнула Надька, — жених!
— Не реви! — сказала тетка, — разберемся!
— Ты лучше почитай, что он о себе пишет! Писун, блин.