Поцелуй был долгим, настолько долгим, что она даже успела устать. Шея затекла, спина ныла. А еще спинка кресла, разделявшая ее с Лексеичем, доставляла тетке массу неудобств. Их губы были вместе, а все остальное врозь. Незавершенность процесса сильно раздражала. Нет бы, взял бревнышко и понес. Легко так понес, элегантно. На те два кресла, которые рядом. Или на пол, что ли, повалил. Кто же так, через перегородочку-то целуется?
Но все равно, в целом, было приятно.
«Да здравствует та-та-та, та-та-та, а заодно и коммунистическая партия Советского союза!» А наш трамвай вперед бежит, в коммуне остановка.
А куда мы едем, спросила тетка, сразу, как перевела дыхание. К нашему светлому будущему, ответил Лексеич. А у нас есть будущее, удивилась тетка. А у кого его нет, удивился Лексеич. И снова полез целоваться. Какие у тебя колючие усы, поморщилась тетка. Ты что сбрендила? У меня нет никаких усов!
Тетка поморщилась и открыла глаза. Матвея это не остановило, он снова ткнулся своим мокрым носом прямо ей в губы. Нежный утренний поцелуй, он же — приглашение к завтраку. Эгоист хренов, тебе бы только пожрать.
Тетка села на постели и тут же повалилась обратно. Нет никаких сил. Как будто всю ночь вагоны разгружала. Судя по солнцу, сейчас, наверное, часов восемь. Но если я уснула где-то около четырех, то такая усталость вполне объяснима и даже простительна.
Надо разбудить Оленьку, подумала тетка, ей пора в университет. Но она вчера так и не вернулась, вспомнила тетка. А сегодня у нас какой день недели? Пятница. Какая связь? Прямая. Вчера был четверг, день, в который Оленька встречается с Ильей Петровичем. Значит, вчера она опять была с ним, куда еще ей было деваться? С одной стороны — это плохо, но с другой — хорошо, потому что Ольга ночевала явно не на улице. Могла бы хоть матери позвонить, успокоить старушку.
Тем более, что у старушки сегодня тяжелый день. На работу надо идти получать фитилей от начальства. Лексеич просто так не снится. Он приходит к ней по ночам только с определенной целью — предупредить о грядущей опасности. Но сегодняшний сон резко отличался от предыдущих. В тех, в обычных снах он только орал на нее, а в этом еще и полез целоваться. Ой, не к добру, подумала тетка. Что-то сегодня случится.
Проделав все привычные процедуры, как-то: душ, завтрак и приведение себя в относительно божеский вид, тетка загодя вышла из дома, решив пару остановок пройтись пешком.
Обленившийся после майских праздников город неохотно вступал в свои трудовые будни. Впереди была рабочая суббота и короткое, незаметное в своем одиночестве воскресенье. А сразу за ним — понедельник, вторник и так далее до наступления периода поголовных отпусков. А пока — крепитесь, люди, скоро, лето, и давайте верить, что мы до него как-нибудь, да дотянем.
Тетка шла по пустынным улицам, с наслаждением вдыхая прохладный, словно вырвавшийся из морозильника воздух. Обычное майское похолодание нисколько не огорчало ее, а напротив, радовало. Еще одна короткая передышка перед жарким, как обещали синоптики, летом. Основная волна работающих уже схлынула, пробки на дорогах рассосались, старухи со своими вечными авоськами еще не появились, и эта утренняя, неожиданно приятная прогулка настроила тетку на веселый, почти беззаботный лад. Предстоящая встреча с начальством уже не казалась ей столь безнадежной. У нас в закромах всегда найдется, что сказать в свою защиту, подумала она. Не такие уж мы неисправимые лодыри, чтоб потерять честь смолоду.
А терять ничего и не пришлось. Начальство было настроено по после праздничному благодушно, и больше говорили о планах на будущее, чем о зависших и незавершенных проектах. На обсуждение этих важных дел была потрачена уйма драгоценного рабочего времени, так что до теткиной скромной персоны очередь так и не дошла. Зато после собрания ее заловил-таки Лексеич и, не стесняясь в выражениях, высказал ей все, что у него наболело. Тетка не сопротивлялась. В такие минуты лучше затаится и переждать. И вообще, судя по сегодняшнему сну, перечить генералиссимусу крайне опасно. Хочешь, убивай меня, хочешь, целуй, после этой ночи ты уже ничем не сможешь меня удивить.
— А чтой-то у тебя морда такая счастливая? — неожиданно спросил шеф.
— У меня — счастливая? — удивилась тетка.
— Конечно, счастливая! — настаивал Лексеич, — хоть и усталая немного, но глаза, глаза-то как горят! А ну-ка колись, старуха, уж не изменила ли ты мне, пока я, старый дурак, хранил тебе верность?