Что тогда? Что ты сделаешь, тетка, со своей постылой норной жизнью? Выберешься, наконец, на свет или закопаешься еще глубже в свою нутряную затхлую темень? Пойдешь к людям или будешь в одиночестве рукоблудить, пардон, рукоприкладствовать, точнее, рукоплескать своему тонкому, отточенному годами тренировок мастерству? Найдешь своего принца, давно ставшего королем, или продолжишь в одиночку столь постыдным и одновременно волшебным образом разнообразить свой седой заплесневевший досуг?
Как несправедлива жизнь, думала тетка. Лишь на своем исходе, закате, отлете она, наконец, сподобилась полоснуть меня по горлу тоненьким лезвием счастья. Но подумала ли она о том, что, вкусив этой предсмертной судороги, я уже не смогу остановиться. Я буду мечтать о ней денно и нощно, и что самое обидное — без всякой надежды на ее естественное осуществление. А не получать того, чего ты по праву заслуживаешь, крайне вредно и даже опасно. Груз неутоленных желаний, который столько лет волочился за тобой, рано или поздно сорвется с телеги и превратит свою маленькую беззащитную хозяйку в одно большое мокрое место. Колеса, естественно, врассыпную, любители прекрасного, напротив, скучкуются. А я сама лежу — недоумеваю. Картина а-ля Дали — «Рикша всмятку». На дереве так плоско вишу, одной рукой на юг показываю, другой тоже на юг. Полшестого, прикинь? Без надежды на комментарии.
Все поздно. Как насмешливо и издевательски поздно все это со мной произошло. Еще так много, так чудовищно много сил, и уже так мало, катастрофически мало возможностей. Посмотри на себя в зеркало, тетка, полюбуйся на свое лицо. Что, отворачиваешься? Чем ты так недовольна? Ах, это вовсе и не лицо! Это бесформенная куча теста с двумя мелкими изюминками глаз? Сморщенная курага рта? Выдающийся марципан носа? И все стекает, все оттягивается вниз, провисает живописными складками, особенно, если смотреть исподлобья, искоса, «низко голову наклоня». Такие подмосковные вечера намечаются, такие незабываемые встречи! Он мне: «Я бы эту милку вдарил по затылку, чтоб меня парнишку не пугала слишком». А я ему: «Что ж ты пальцем поманил дуру невезучую, лучше б сразу пристрелил, чтоб я так не мучилась!»
Ах, боже мой! Если бы на наших лицах отражались наши души, как это было бы хорошо, как справедливо. Чистой красивой душе соответствует чистое красивое лицо. Черной, уродливой — черное лицо, страшное. А если серенькая душа, значит и лицо никакое, мышиное. Или даже крысиное. А может, волчье?
Но кто тебе дал право, тетка, судить о чужих душах? Тем более предполагать, что на твоей собственной умопомрачительной и безгрешной душе красуется орден? Или ты согласна на медаль? Или на знак качества? Или просто значок за примерное поведение? Иначе, разве пришла бы тебе в голову мысль впасть в столь глупые мечты? Гордыня все, тетка, гордыня в тебе неизживаемая. А может, наоборот, не гордыня вовсе, а обратная ее сторона — уничижение и оболгание собственной, возможно уж и не такой подлой сути?
Говорят, к сорока годам мы носим те лица, которых заслуживаем. Здорово звучит, но это неправда. Мы их не заслужили, они нам достались даром. Как горе, как болезни, как радость, как судьба. И каждому, естественно, свое, но кто это «свое» распределяет так до сих пор и неясно. Одни проживает свою жизнь легко, красиво, беззаботно, другие не живут, а только мучаются. «За грехи!!» — кричат старухи, — «За грехи!». Но разве дети, больные раком, более греховны, чем урки в «Мерседесах»? Нет, что-то здесь не то. Здесь все иначе. И мне, с моими куриными мозгами, ни разгадать, ни постичь это невозможно.
А вот что касаемо красивых старух, то их вообще не бывает. Бывают постаревшие красавицы, которые в своем безобразии ни в чем не уступают тем, которые в молодости особой красотой не блистали. Близость вечности всех уравнивает в возможностях стать любимыми. Путем отнятия этих возможностей. О душе надо думать, тетка, о душе. Любовь оставим молодым, у них на это гораздо больше прав. Так что все ты сделала верно, все правильно, тебе там за это зачтется.
Да что-то там даром бла-бла-блить? Выбор сделан. Прекрасный Черный тюльпан осыпал свои траурные лепестки в бескрайних степях под Кабулом. Бедный-бедный Марат без вести пропал на неоглядных интернетных просторах. Так что празднуй, тетка, свое одиночество, подливай себе вина. Твоя жизнь, как ни крути, продолжается.
Тетка стояла у окна, наблюдая за редким в этих широтах явлением — с неба в массовом порядке валились звезды. Грешно не воспользоваться и не загадать желание. Вот седьмая скатилась. Пусть эта будет на счастье Оленьке. Восьмая — на радость мне. Девятая — чтоб войны не было и всякой другой дребедени. Десятая, пятнадцатая, шестнадцатая… Может быть, это вовсе и не звездопад, а просто скудный индивидуальный салют? А я-то дура губу раскатала!