Когда я вошел в комнату к Оленьке, она уже лежала под одеялом. Утомленная утренним примирением, дневным расставанием и вечерней нежданной негаданной встречей моя принцесса то ли спала, то ли делала вид, что спит. Меня же события этого дня, напротив, только взбодрили. Спать не хотелось совершенно, да и заняться, в общем-то, было нечем.
— ЯЧСМИТЬБЮ! — довольно отчетливо произнес я.
Почему у меня вырвалось именно это слово, а никакое другое, я сам себе тогда не смог бы объяснить. Для меня оно стало чем-то вроде соломинки для утопающего, стогом для падающего, парашютом для летящего и т. п. Я верил, что если она мне ответит, все сразу встанет на свои места. Засияет солнце, закапает грибной дождь, расцветет и всех осчастливит радуга. Но не тут-то было. Моя девочка даже не шелохнулась.
— ЯЧСМИТЬБЮ! — прокричал я, как рьяный утренний петух.
Никакого отклика. Она только накрылась одеялом с головой.
— ЯЧСМИИТЬБЮ! — я уже тряс ее за плечо.
— Дай мне поспать, — сказала она злым, раздраженным голосом.
— Только одно слово! — попросил я, — одно только слово…
— Что? Что ты еще хочешь от меня услышать? — закричала Ольга.
— Неужели ты меня не понимаешь?
— Что я должна понять?
— ЯЧСМИТЬБЮ! Оля!
— Ты что, больной?
— Ты меня совсем не понимаешь?
— Ты что, по-русски сказать не можешь?
По-русски я сказать не смог. Да и зачем? Итак, все ясно. Запамятовала моя принцесса, подзабыла, спросонья чего-то не поняла…
Я взял сигареты и вышел. В коридоре была кромешная тьма. Я остановился и стал вспоминать. Налево пойдешь — попадешь в комнату тещи, направо — кухня и ванная комната, где-то за углом — входная дверь. Я двинулся на ощупь за угол и по тонкой полоске света, пробивающейся из-под двери, понял, что чуть было не вторгся в пределы королевы-матери.
Только этого не хватало, подумал я. Вот была бы картиночка, достойная пера. Пьяный зять вламывается в тещины покои среди ночи с грязной целью надругаться над ее чугунной добродетелью. Кто же поверит, что я просто заблудился? Шел в комнату — попал в другую. Хотел слинять — и вдруг раздумал! Решил, мол, остаться на минутку, чтоб выкурить одну-другую-третью сигаретку для просветления мутности мозгов. Но лучше все-таки свалить, и по мере удаления от этого странного дома увеличивать количество выкуренного, а заодно и выпитого натощак.
И я, следуя элементарной логике, поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и, как ни странно, снова попадаю не туда. Вздрогнув, зарычал холодильник, зеленые цифры на микроволновке подкатывались к полночи. Время чудес и страшных открытий должно было наступить раньше, чем я заглотну, наконец, в себя первую в это время суток дозу никотина.
Глаза привыкли к темноте, и я не стал искать выключатель. В окне корчилась в родах громадная туча. Я стал свидетелем того, как из ее кровавого лона появилось темечко луны. Сейчас она вся скользкая и проворная выпадет на свободу и тут же потеряется в листве буйнопомешанного дерева.
Помешалась? Запамятовала? Забыла?
А может, милке моей и забывать-то было нечего?
Потому что прежде, чем забыть, надо вспомнить.
А чтобы вспомнить, надо знать.
А чтобы знать, надо над этим много и кропотливо работать. И только тогда ответ на пароль не заставит себя ждать. Он сам отлетит от зубов, независимо от состояния здоровья резидента. ЯЧСМИТЬБЮ — ФЫВАПРОЛДЖЭ. Обмен приветствиями закончен. Сезам открылся и весь алчет. Пост сдан, и, следовательно, принят.
Мне подложили куклу! В прямом и переносном смысле этого слова. Я понял это мгновенно и ясно. Кукла. Барби на рассвете. Тонкие ноги, тонкие руки. Белые волосы, голубые глаза. Профессионалка, косящая под нимфетку. Фрекен Бок под Мэри Попинс. Самозванка под принцессу. Княжна Тараканова под наследницу русского престола и проч.
Уровень моей ярости был гораздо выше уровня Невы, вышедшей из берегов с целью утопить узницу, спрятанную в одном из подвалов Петропавловской крепости. Я убью тебя, любушка, голубушка, Олюшка — мой свет, или, как тебя там? Я убью тебя тут же, как только у меня перестанут трястись пальцы. Когда они успокоятся и одеревенеют. Когда я почувствую их силу и нетерпение. Когда мое сердце дернется и замрет. Это станет тебе сигналом. Я медленно войду в твою комнату и сначала спрошу тебя, Оля… Как ты могла так со мной поступить?
В кармане джинсов завибрировал телефон. Я успел схватить его раньше, чем он разразился Моцартом:
— Мы вылетаем через два часа, — голос моего оператора Сереги был сиплый и усталый. — Давай быстро собирайся и дуй в аэропорт.