Усадьба купца Уртену, его отца, — археологическая сенсация моей старой реальности. Цены не было дому, в котором засыпало песком и кирпичом несметные богатства погибшей семьи и всю ее переписку.
— Не успели еще расчистить, господин, — угодливо поклонился мне здешний градоначальник. — Но сделаем немедленно! Все силы бросим!
— Даже не думайте, — зло взглянул на него Рапану. — Чтобы ни одна сволочь без меня не посмела к отцовскому дому подойти.
— Как скажете, почтенный, — равнодушно пожал плечами Аддуну, едва скрывая презрение к какому-то купчишке, который прикрывается милостью государя.
— Царский дворец восстановить нужно, — я разглядывал огромное строение, которое уныло смотрело на меня черными глазами выгоревших дверей.
— Непросто будет, господин, — осторожно посмотрел на меня бывший писец Аддуну. — Крыша выгорела вся, провалилась и засыпала черепицей покои. Стены кое-где от жара рассыпались в труху. Сделать можно, но уж очень дорого выйдет.
— Не дороже денег, — ответил я подумав. — Те помещения, что выгорели полностью, можно не восстанавливать. А вот казармы царской стражи почти целые стоят. Крышу поменяй и заселяй воинов. И вообще, у тебя есть другой способ мастерам работу дать? Нет? Вот и у меня нет. Если ты камнерезов, строителей и художников в крестьян превратишь, то новых уже не будет. Мастера творить должны, а не коз пасти и финики собирать. Понимаешь?
— Да, господин! Как прикажете, господин! — писец смотрел на меня беспредельно преданным и беспредельно же тупым взглядом.
Ему ни за что не понять, что именно тончайший слой ремесленной элиты, состоящий из талантливых гончаров, ювелиров, медников и стеклодувов, отличает эту эпоху от Темных Веков, наступление которых я так стараюсь предотвратить. Мастера сейчас разбросаны по деревням, не имея возможности прокормиться ремеслом, а я соберу их назад и дам им работу, восстанавливая ненужную роскошь дворцов. А там, глядишь, и моя скороспелая знать, богатеющая на глазах, потянется к прекрасному. А если не они, то их дети уж точно. Именно богачи являются потребителями тех товаров, что везут купцы по Великому морю. Не крестьяне же покупают слоновую кость, микенскую керамику, тирский пурпур и золотые египетские амулеты. Только потребление знати еще хоть как-то держит на плаву этот мир. Именно дуреющие от безделья богатые бабы, что трясутся от желания прикупить египетского льна и аравийских ароматных масел, заставляют течь караваны из одного конца мира в другой. Такой вот парадокс здешней экономики.
Думаете, смешно? Да не смешнее, чем активность китайцев во времена династии Тан, которые прикладывали немыслимые военные и политические усилия, чтобы пробить путь в Персию. Ведь именно оттуда везли хузму, лучшую краску для бровей, которой пользовались в гареме Сына Неба. Кому нужны постоянные скандалы в собственном доме? Да никому. А раз так, то лучше захватить Самарканд, чем терпеть постоянные бабские истерики. И ведь захватили, переместив Шелковый путь на север, подальше от земель, завоеванных арабами.
Вот поэтому я щедро рассыпаю вокруг себя драхмы и статеры, заставляя людей покупать, покупать и покупать. Иначе все, что я делаю, не имеет никакого смысла. Крошечные анклавы княжеств замкнутся в границах горных долин и будут жить натуральным хозяйством, как и случится совсем скоро, если остановить поток караванов, бороздящих просторы Великой Зелени.
— Лес просох? — спросил я, хотя и так знаю ответ. Кедровые доски, подготовленные еще прошлой зимой, уже вымочены в соленой воде лагуны и складированы в горах, где продуваются всеми ветрами. Их сложили неподалеку от верфей и охраняют немалой стражей. Это же драгоценность великая.
— Лес отличный, господин, — склонился Аддуну.
— Мастер Заккар-Илу вернется в Угарит, — сказал я. — И его люди тоже. Верфи восстановим уже в этом году.
— Да неужто! — просиял Аддуну, всплеснув руками, и я его прекрасно понимаю. Ведь не бессмысленная громада дворца оживит это место. Верфи! Именно верфи превратят этот Угарит в подобие того города, что стоял здесь раньше. А уж если пойдут караваны с востока… Тут еще больше народу будет жить, чем раньше.
— Пока новых домов не строить, — приказал я, отмечая мечтательность на его физиономии. Я ведь эту сволочь насквозь вижу. Он уже мысленно запустил свою руку в пухнущий от серебра городской бюджет.
— Вернусь с Кипра, — продолжил я, — разметим заново улицы. Собери пока всех мастеров, которых найдешь по округе. Пусть займутся дворцом. Кормить их будешь из казны.
— Слушаюсь, господин, — склонился тот, а потом на его лице появился ужас, так как над городом раздался щемящий душу перезвон колокола.