— Госпожа, — жарко прошептал ей на ухо командир стражи. — Мы царя Эгисфа во дворец пропустили, как вы и велели. Они сейчас воинов Талфибия добивают.
— Все вон! — послышался резкий голос настоящего повелителя Микен. А когда все ушли, Эгисф укоризненно покачал головой.
— Ну зачем, моя дорогая? Мы же перерезали его воинов. Для чего было так рисковать?
— Я сама должна была это сделать, — безучастно ответила царица. — Ифигения, моя любимая девочка, наконец, отмщена. Ее душа будет пребывать в покое, зная, что убийца понес справедливое наказание.
— Ну, сама так сама, — пожал плечами Эгисф, который ничуть не расстроился от нарушения его планов. — Царь Эней будет доволен. Он предупреждал, что так может случиться. Я прикажу, чтобы Агамемнона вытащили, обмыли и приготовили к погребению. Хоть он и сволочь был, но все же брат мне. Я не пожалею для него гробницы в Круге царей.
— Как хочешь, слуга приблудного дарданца, — Клитемнестра встала и пошла было на выход, но тут в купальню влетела Электра, которая с ужасом уставилась на родную мать.
— Так это правда! — прошептала четырнадцатилетняя девчонка. — Ты лгала! Ты всем лгала! И мне тоже. Ты заманила его в ловушку и убила! Да как ты могла! Оте-е-ец!
И Электра, не обращая внимания на лужи перемешанной с кровью воды, опустилась на колени перед ванной и прижала к губам холодеющую руку Агамемнона. Рыдания сотрясали ее худенькие плечи, а сквозь всхлипы дочери царица услышала отчетливое:
— Ненавижу! Ненавижу вас обоих! Проклинаю! Каждый день буду молить Эрину, чтобы она сожрала ваши черные души!
Она так и осталась сидеть у тела отца, даже когда ее мать и отчим уже ушли. Она не покинет его до самых похорон.
Глава 3
Год 2 от основания храма. Месяц второй, называемый Дивойо Омарио, богу Диво, дождь приносящему, посвященный. Февраль 1174 года до н. э. Сифнос.
Третий месяц зимы, который мы, слегка подумав, посвятили Зевсу Дождливому, в этом году случился необычайно теплым. В лицо бил соленый ветер, который насквозь пропах весной, а журавлиные клинья, потянувшиеся с юга, курлыкают радостно, возвращаясь в родные места. Море еще неспокойно, но совсем скоро отчаянные ребята вроде Кноссо уже пойдут на промысел, не в силах дождаться восхода Плеяд. До них еще ох как нескоро, целых десять недель! Я и сам вот-вот уйду к своему войску, в Милаванду, выбирая погожие деньки и прыгая от острова к острову. Я, конечно, любимый сын Морского бога, как верят местные, но даже отца не стоит искушать излишней самонадеянностью. Он не любит этого. Зима — это то время, пока еще можно поваляться в постели.
— Может, останешься ненадолго? — Креуса, живот которой уже не позволяет покидать дом, прижалась ко мне пышным задом.
— Не могу, — покачал я головой. — Меня воины ждут. Все хорошо будет.
— Я Великой Матери жертвы богатые принесла, — вздохнула Креуса, тяжело поднимаясь на постели. — Ой!
— Что такое? — вскочил я.
— О-ой! — Креусу скрутило в узел. — Мокрая вся, видно, воды отошли. Рожаю я, господин мой. Я сейчас… служанку кликну… а та повитуху позовет… Ой!
— Да лежи, не вставай! Я сам! — я вскочил, оставив собственную жену в полном недоумении.
— Не надо! — резко оборвала меня Креуса и крикнула. — Алуна! Гания!
Она права. Царю бегать для того, чтобы звать служанку — это что-то из разряда невозможного. Примерно, как президенту страны за пивом для личного водителя мотнуться. Тут и так не принято спать с женами в тягости, но Креусе, месяцами живущей без мужа, захотелось почувствовать теплый бок рядом, и я не смог ей отказать. В гаремах восточных владык заведено так, что рабы всегда находятся под рукой, даже в спальне. Вдруг царственной чете вина захочется в разгар утех, или в жару кто-то должен будет опахалом помахать. И тогда служанка сбегает за водой с вином, а крепкий раб из рожденных во дворце доставит разгоряченным телам немного приятной прохлады. А почему нет? Рабов ведь не стесняется никто. Они же не люди, а что-то вроде говорящей козы.
Только вот я, искалеченный комсомольским прошлым, таких высот в рабовладении пока не достиг, а потому посторонних в спальне не терпел. Служанки сидели за дверью, в соседней комнате, раскладывая вчерашнюю работу. Креуса ни на день не бросала ткацкий станок. Услышав крик госпожи, две тетки, привезенные еще из Трои, кинулись в комнату и закудахтали, окутав мою жену своей заботой. А я, постояв пару минут для важности, удалился. Толку от меня все равно никакого. Тут модных тенденций не придерживаются, и роды почитают таинством, мужам недоступным. Я с этим полностью согласен.