Киваю, улыбаюсь, а они скажут что-то и уставятся оба. Такое чувство, как будто от меня чего-то ждут.
На следующий день Татьяна Николаевна попросила меня курировать
Володину программу.
Володя стал появляться в НИИ раз в две, три недели. В следующий раз он принес торт и бутылку шампанского. Он собрался в отпуск, и решил отметить это с нами. Это потрясающе. Как будто у него нет своих сослуживцев. Против шампанского наша комната, конечно, не возражала. Потом Володя стал бывать все реже, раз в несколько месяцев и заходил уже без улыбки и здоровался отрывисто. Он оставил последнюю версию своей программы для меня на ничейном компьютере в подкаталоге 'solovei'.
Кстати, примерно в это же время, однажды, когда я приехал в
Кузьминки, отец спросил меня как-то без всякого вступления: 'А что ты не идешь в кгб?'. С чего это вдруг?
У нас на этаже часто бывают группа людей в дорогих черных костюмах. Из МИДа или кгб не знаю. Последний раз они вместе с
Татьяной Николаевной и Андреем вторым долго стояли в коридоре перед нашей дверью, перебрасывались отдельными словами, но в комнату не заходили. Учебный класс же свободен, могли бы туда зайти, чего стоят перед нашей дверью. Время без пятнадцати пять. Мы со студентами собрались домой. Рановато, конечно, за то я второй прихожу в комнату, а большая часть приходит после меня. А ухожу я всегда первый и не знаю, во сколько уходят остальные. Мы открыли дверь и прошли меж молчащих начальников и советников.
А командировки? В Улан-Удэ и Чите мы были двадцать дней. А первые две недели Коля каждый день покупал полтора литра водки на троих – на себя и двух теть. Про Колю не скажешь, что он пьяница или дон
Жуан. Он бледненький, хиленький, заикается, не умеет ни говорить, ни шутить, интересуется только сетевыми технологиями.
В Чите поехали на китайский рынок. Будни, покупателей нет. Лотки под открытым небом. На улице двадцать пять мороза. В основном одно и то же – кожаные куртки. Мы были втроем. Обошли раз, и я пошел в машину, чего мерзнуть. А наши двое еще ходят, смотрят. Они отсутствовали минут пятнадцать, то есть еще несколько раз обошли тех же самых тридцать торговцев. Так ничего и не купили. А я сидел в
Волге. Водитель посмотрел на мою серую вязаную шапочку и сказал: -
Знаешь, как у нас такие шапочки называют. Пидорки. Это водитель представительства МИДа в Чите говорит члену комиссии из Москвы, одному из тех, кого он возит каждое утро из гостиницы на работу или в ресторан с его начальником.
Уфа. От института нас трое: одна тетенька, Коля и я. И с нами два мидовца, начальники. Посидели в кафе, недалеко от гостиницы. Вышли и поняли, что нас обсчитали. Процентов на 25. Прогулялись вперед, а когда возвращались в гостиницу мимо кафе, один мидовец говорит мне:
– Давай сходим, потребуем деньги. Вообще-то мидовцы такие же, как все, обычные люди, только знают несколько языков и ежедневно смотрят программу 'Время'. Почему он обратился именно ко мне, не понятно.
Когда нас катали на теплоходе по Белой, какой-то дядя из местных, то ли из мвд, то ли из кгб, вдруг разговорился со мной. Говорит, а знаешь, что перед бегом пить нельзя – язва будет.
Вообще мне часто что-то советуют или предупреждают: а ты знаешь, что раз в два месяца нужно зубную щетку менять… как это ты не боишься под сосульками ходить…
Во Владивостоке в представительстве лежит стопка газет. Случилась пауза, и я почитал. Одна заметка про статистику авиакатастроф.
Больше всего в России падают старые Боинги, на одном из которых мы прилетели. Другая заметка об охоте на волков. Дело было зимой.
Волков гнали на вертолетах. Один забежал в небольшую рощу. Тут его след и пропал. Вертолеты кружили, кружили, нет. Оказывается, волк прижался телом к дереву, обхватив его лапами. Заметили его лишь тогда, когда он вытирал рукавом сопли. Другой матерый спрятался в поленице дров и притворился бревном. Тут он понял, что дырку от бублика получит, и сдался: 'А на черной скамье, на скамье подсудимых…'.
В ДКС можно зайти свободно, пройти в столовую или к киоску с книгами и сувенирами. А у дверей в рабочий сектор стоит милиционер.
Для того, чтобы пройти туда, нужно заранее позвонить начальнице отдела, чтобы фамилию внесли в книгу милиционера. Мне приходилось бывать тут раз пять одному или с кем-то. В последний раз подхожу к милиционеру, называю фамилию. – Нет, Соловьева нет, может Соловьянинов?
А в самый первый раз мы приехали туда с Татьяной Николаевной. Час назад в институте она попросила меня курировать программу Володи из кгб. Приехали, зашли я сел за монитор, и стал знакомиться с программой. Рядом стоит Татьяна Николаевна. Задходит какой-то грозный дяденька. Советник какой-то. То есть наш заказчик. – Ну, расскажи, как работает программа? – важно спросил он. – Понятия не имею. И он тихо ушел. И ничего. И меня никто не застрелил и не уволил. Оклад мой по-прежнему растет. Да еще и в командировки стал ездить.
Теперь приключения начались на улице.
Осеннее утро, начало девятого. Возвращаюсь с пробежки домой через сквер Травникова. Как обычно ни одного человека. Бегу по узкой дорожке. Впереди, шагах в тридцати на бордюре, стоит мальчик, по виду старшеклассник. Просто стоит, ворон ловит. На меня не обращает внимания. Только я пробежал, как он плюнул позади меня.
После этого случая плевать позади стали почти ежедневно. На улице, когда я один, стою у киоска или просто иду. Плюют в основном дяденьки лет двадцати пяти – тридцати пяти.
Спускаюсь по ступенькам Андреевского моста после пробежки и через стеклянные окна, с высоты второго этажа вижу, как семь человек с собаками, стоящие на газоне парка Травникова вдруг одновременно, как притянутые магнитом, пошли к дорожке, по которой я сейчас побегу.
Красивое зрелище. Вроде бы случайные люди, с разными собаками, стоят на травке, как попало. И вдруг, как по приказу все идут в одну сторону.
Собаки опять стали приставать в самых неожиданных местах (во время пробежки). Та, что кусала меня за икру года четыре назад (в пятницу тринадцатого цапнула, когда я просто шел мимо, а двенадцатого и четырнадцатого не захотела), теперь, когда прохожу в пятидесяти шагах от нее, летит на меня с лаем и обнаженными деснами. Ее хозяйка, пенсионерка из нашего дома повернула голову посмотреть, что там и снова отвернулась. С чего бы это она неприветливая стала, даже не здоровается. Вообще-то она здоровается. А в тот раз, когда меня ее собака тяпнула, даже расспрашивала и извинялась. Собака остановилась в трех шагах от меня и продолжает лаять. Но идти можно.
В одну из пробежек случилась непонятная вещь. Пробежал пол дистанции и чувствую – больше не могу. Лет десять назад, когда только начинал, иногда сбивалось дыхание на горке, и я переходил на шаг. Но здесь ровно. И пробежал всего три с половиной километра, а я бегал и двадцать и не уставал. Перешел на шаг. Опять побежал – сразу устаю. Несколько раз пробовал пробежать – не могу. Идти можно сколько угодно. Усталость какая-то не физическая, не мышечная, а другая. С чего? Питаюсь нормально, сплю крепко. Мне не хотелось уходить с полдистанции и остаток до Крымского моста и назад я прошел пешком. Через день бежал снова – такого ощущения больше не было. И в следующие разы тоже.
День. Людно. Спускаюсь по ступенькам подземного перехода у метро
Фрунзенская. Позади кто-то громко гавкнул мне в ухо. Я дернулся от неожиданности. Оборачиваюсь – странный дяденька, лет тридцати с полуулыбкой. У него такой вид, что я даже ругаться не стал, а пропустил его вперед.