Только осы плавают в стаканах со сливовым компотом и роют норки в креме в пирожных. Украинцы ежедневно готовят на плите во дворе, мы готовим иногда, чтобы добить свои банки.
В поселке растут грецкие орехи. Они покрыты зеленой оболочкой.
Никогда не задумывался, как они растут. Есть их пока рано.
Дорога на пляж занимает двадцать минут. Проходим через высохшее озеро с серой грязью. Здесь почему-то всегда свистит ветер, даже когда в поселке или на пляже его нет. Ползают вымазанные с ног до головы серой грязью люди.
Пляж – небольшой участок песка, ограниченный слева и справа сетчатыми заборами пионерских лагерей. Дно тоже песчаное. В воде вперемешку с людьми плавают большие скользкие медузы. Их три вида: прозрачные, розового оттенка и голубого. В воде они изящны и невесомы. Если вынуть ее обеими ладонями из воды, она становится тяжела и беспомощна.
Очень хочется съездить в Ялту, посмотреть на горы. Сначала я на электричке съездил в Симферополь на разведку, узнал расписание троллейбусов в Ялту и посчитал, сколько часов мы сможем там пробыть.
На следующий день поехали. В троллейбусных билетах указано время отъезда и конкретное место. Стоящих пассажиров нет. Горы. Они появились почти у моря. Каждую минуту открывается новый чудный вид.
Дорога непривычно узкая по московским меркам. До Ялты доехали за два с половиной часа, и времени хватило лишь на то, чтобы погулять по набережной и пообедать.
Купили билеты на экскурсию в Севастополь. Вместе с деньгами все сдают паспорта на проверку. Севастополь – военная база. 'Метеор' отходит от причала в Евпатории рано утром. А нам еще нужно доехать от поселка до Евпатории на рейсовом автобусе. На борту нас предупредили, что при подходе к Севастополю запрещается направлять фотоаппараты в сторону берега, громко хохотать и чесаться.
Высадились в исторической части Севастополя. Вдоль проспекта
Ленина, бывшего проспекта Нахимова, растут платаны. Необычные у них стволы – светло-зеленые со светлыми пятнами. У аквариума толпы галдящих пионеров. После свободного времени нас повезли на
Севастопольскую панораму. Город изрезан бухтами – неудобно для городского транспорта. В воздухе висит пыль. Гор нет. Общее впечатление – промышленный город.
В конце лета мне пришла повестка из военкомата.
Армия.
Как и большинство моих сверстников, я считал, что служба в армии – напрасно потерянные два года. Это справедливо до службы. В самом процессе мнение меняется. Служба просто любопытна с жизненной точки зрения, ведь такой возможности больше не представится. Жизнь в тысяче километрах от дома, на военном полигоне, где на сотни километров вокруг нет людей. Великолепная нетронутая природа.
Увольнения бессмысленны – в лес, разве что. Сутками вокруг одни и те же лица. Ничего личного – ни вещей, ни времени. С одной стороны солдат никогда не бывает один. А с другой стороны – нет возможности поговорить о чем-то не военном, не связанным с казармой, со службой.
Только перед сном, когда уже лежишь в кровати, есть пять минут на гражданские мысли и воспоминания. Пять минут, потому что на шестой минуте засыпаешь. Днем, что бы ни делал, каждый красноармеец ежеминутно ждет крика: 'Первая группа, строиться!', 'Становись!',
'Смирно!', 'Ко мне!', 'Не понял блин!'. Даже, во время перекура никогда не пропустишь их. Год за годом казарма – столовая, столовая
– казарма, казарма – плац, казарма – зона, баня, клуб. 99 процентов времени – наряды и работы. Раз в год стрельбы из автомата
Калашникова. Раз в год учения – бег по лесу с автоматом, с холостыми патронами. Раз в год бег на километр в ОЗК и противогазах. Никаких учений по тактике, как, например, на военной кафедре. Большинство солдат не знает, как обороняться или наступать. Так называемая военная специальность – пустая формальность. Например, меня к дембелю окрестили специалистом третьего класса, механиком по дизельным установкам. За полтора года службы видел эти дизели три раза. Нас научили нажимать кнопку – запускать и останавливать дизель и еще сливать отработанное масло.
В отношении физкультуры и спорта, пожалуй, у большинства солдат к концу службы происходят изменения. Например, я подтягивался два раза, когда призвали, перед увольнением – десять. На перекладине не научился переворачиваться. Бегать тоже не научился, но бег полюбил.
Некоторые солдаты ближе к дембелю качают мышцы гирями и штангой.
Один красноармеец сказал – дома некогда будет. Почему? Пить буду.
Вообще физическое развитие в армии зависит от самого солдата: хочешь
– развивайся, не хочешь – как хочешь. Когда вернулся домой, не покидало желание сохранить физическую форму. Так же институт навсегда прививает желание учиться.
Ушла какая-то зажатость. В начале службы многие красноармейцы стесняются петь в полное горло в строю, все бубнят под нос. И еще со временем у солдат появляется хитрость, как у крепостных: поменьше работать и не попадаться на глаза хозяевам. Командиры и шпана заставляют солдат все время работать – драить, мыть, мести, скрести, ходить строем. Формально сидеть солдат может, только когда курит.
Если солдат просто сидит, что ж это за служба? А если кто увидит, а если стуканет? Солдат быстро понимает ситуацию и старается всеми способами перехитрить хозяев. Вместо того, чтобы мыть полы, вода из ведра выливается и размазывается тряпкой. Ночью дневальный в казарме не стоит два часа напротив входной двери у тумбочки, как положено, а сидит у окна, посматривая на двери штаба, не идет ли дежурный по дивизиону, или узнает об этом из звонка сержанта – помощника дежурного.
До армии я, конечно же, слышал о Неуставщине, и это было второй причиной, по которой служить не хотелось.
В дивизионе, в котором я служил, какого-то садизма или пыток не было. Но это не значит, что его не было до меня или не будет после.
Так попал. Все зависит от состава взвода в данный конкретный момент.
А состав корректируется каждые полгода с увольнением группы отслуживших дембелей. Только тут начинается преображение некоторых незаметных до сих пор злодеев, которым осталось полгода до дембеля.
Наконец они дождались своего часа. На следующий день они уже гавкают на новобранцев.
В армии крайностей стараются избегать. Например, новобранцев кавказцев сразу определяют на службу в отдаленном месте куда-нибудь на КПП. Потому, что кавказцы не будут мыть полы в казарме, несмотря на присягу, родину и уставы. Они и перед строем откажутся. Какой пример остальным? И злодеи бей не бей – ничем не помогут.
Армейское начальство старается, по возможности, не выдавать боевых патронов. Некоторые новобранцы с чувством собственного достоинства неспособные физически дать отпор злодеям и доведенные до отчаяния, не преминут воспользоваться случаем. В столовой нет ножей и даже вилок. Хотя, возможно и из-за экономии.
Через стукачей начальству известно обо всем, что происходит в подразделении, в том числе и о неуставных случаях.
Армия не борется с Неуставщиной. Она прочно встроена в механизм управления солдатами.
Офицеры тоже управляют, но они находятся на территории части до пяти часов.
После пяти остается один дежурный офицер. По идее на это время управление передается сержантам. Это крепкие ребята, прошедшие полугодовую физическую подготовку. Но солдаты, кто прослужил на год, полтора больше сержантов, не слушают их приказов. Прямо не отказываются, но тянут, саботируют, заставляют работать других вместо себя. Несмотря на то, что сержанты могут наказать в случае неповиновения – дать наряд вне очереди, большинство сержантов ничего не могут сделать со старослужащими злодеями. К работам и нарядам все солдаты привлекаются наравне. Но как только офицер выходит из казармы (днем), все работы выполняют новобранцы. Другие офицеры, которые мелькают в казарме, злодеям не страшны. Главное, чтобы свои ушли.