Наполеон был спасен.
Он лично наблюдал за строительством мостов, да еще велел строить мост ниже Борисова, близ Ухолода, чтобы Чичагов рассредоточил свою армию, решив, что именно здесь и возводится основная переправа. И Чичагов клюнул на приманку, остановил армию, бесстрастно созерцая, как у деревни Студень французские саперы по грудь в ледяной воде уже укладывали последние доски настила на балки. Сперва построили легкий мост для пехоты, затем взялись за мост прочнее, крепче — для артиллерии и обозов — выше по течению.
То, что мог, но не сделал Чичагов, делали, хотя и с неизбежным опозданием, казаки Платова, партизаны Сеславина, полки Ермолова, башкирские Третий, Четвертый, Пятый полки — они теснили французов, нагоняли на беглецов, и без того-то запуганных, страх, отчаяние.
Мост для пушек и обозов рушился дважды, саперам удалось восстановить их лишь через семь часов. Наполеона перевели усачи-гвардейцы, — император даже здесь ухитрялся хоть как-то сносно кормить их и одевать… Третий раз мост обрушился днем.
Когда уцелевшие заметили, что старая и молодая гвардия ушли, то они поняли, что обречены. Вой, вырвавшийся из тысяч глоток, был уже не человеческим, а звериным — так воют волки, окруженные охотниками. К мосту рвались толпы, давя друг друга, ломая перила, скатываясь в пучину. Кучера рубили постромки и, столкнув с дороги повозки, верхами переплывали реку. Напиравшие сзади не видели, что мост посредине обрушился, ломились напропалую, сметали в волны людей лишь для того, чтобы через минуту-другую их тоже выдавили вниз. Тонущие плакали, умоляли о помощи, проклинали Наполеона и Бога, но император был уже на западном берегу.
Люди, лошади барахтались в сизых от стужи волнах, всплывали, уходили в бездну, чтобы не выбраться из нее. Воинская дисциплина, французский гонор, честь наполеоновского солдата — где они? Обезумевшие от горя, страданий, безнадежности генералы, офицеры бросали своих солдат, врубались саблями в кипящую, рыдавшую и вопящую людскую гущу.
А ядра русских батарей равномерно падали на берег, на остатки мостов, в волны, дробя и людей, и льдины, вспарывая воду.
Чичагов и Витгенштейн не утопили в ледяной купели Березины всю армию Наполеона, хотя должны были и могли это сделать, однако французские полчища были обескровлены. Не осталось артиллеристов, егерей, кавалеристов, саперов, гвардии старой и гвардии молодой, — в рубище, в лохмотьях, бросив ружья, пушки, уцелевшие медленно плелись, одолевая шаг за шагом, бредили наяву куском хлеба и теплым домом.
Даже видавших виды маршалов мороз пробрал по спине, когда Наполеон в местечке Сморгони 6 декабря безучастно сказал, что, конечно, им были допущены некоторые ошибки, но теперь об этом говорить поздно, а надо создавать новую армию и тогда победа обязательно достанется великой Франции.
И он умчался в карете в Париж, передав командование неаполитанскому королю Мюрату.
Кутузов спас Россию.
Всю зиму он избегал «лобового», фронтального столкновения с Наполеоном, чтобы сберечь солдат, чтобы добивать противника не ударом «живой силы», а маневром и внезапными вылазками казаков, партизан и вооруженных мужиков. Он знал, что солдаты воюют впроголодь, и приказывал офицерам, просил, уговаривал их любыми мерами добывать продовольствие. А что могли сделать офицеры?..
Во время объездов войск Михаил Илларионович сперва спрашивал не о трофеях, не о том, сколько французов взято в плен, а о том, накормлены ли солдаты. Как-то он без свиты, с казачьим конвоем подъехал к бивуаку лейб-гвардии Измайловского полка. Солдаты вскочили, радостно приветствовали любимого полководца.
— Есть ли хлеб, ребята? — спросил Кутузов.
— Никак нет, ваша светлость!
— А говядина?
— Никак нет, ваша светлость!
— А по чарке водки выдавали?
— Никак нет, ваша светлость!
Сведя круто брови, грозно сморщив обычно добродушное лицо, Михаил Илларионович с угрозой посулил:
— Велю повесить провиантских чиновников! Завтра привезут вам хлеба, мяса, водки.
— Покорнейше благодарим, ваша светлость! — гаркнули гвардейцы.
— Но вот что, братцы, пока вы станете отдыхать да угощаться, злодей-то улепетнет. Значит, придется, братцы, догонять француза и без сухарей и без чарки. Верно?