— Хотел молодому князю угодить!
— А ты угождай с умом! Тьфу! Пользы от тебя в хозяйстве, как от козла молока. Марш со двора!
Азамата бесила не столько ругань Ильмурзы, как злорадные ухмылочки конюха и вышедшего из конюшни работника.
— Ты, агай, осторожнее, знай, с кем разговариваешь! — нагло подбоченился он. — Я тебе не какой-нибудь бродяжка, а такой же офицер, как и ты! Боевой офицер — хорунжий!
Ильмурза даже покачнулся от такого дикого хвастовства.
— Кто тебе поверит, вруну?
— Аллах свидетель, а вот, агай, приказ о присуждении звания! — Он вынул из-за пазухи аккуратно сложенную бумагу. — Теперь ты должен назначить меня сотником.
— Что сотник, из тебя, горлопана, и десятника не выйдет! — возмутился Ильмурза и пошел было в дом, но Азамат его смело догнал, остановил:
— Агай, поверь, не подведу, могу и тысяцким быть! Эх, какая во мне богатырская сила играет! — Он потянулся мускулистым телом.
— Да, сила имеется, — признал Ильмурза, — но ты бестолковый!
— Нет, я толковый, назначь меня пятидесятником и увидишь, сколько пользы я принесу и тебе, агай, и дому твоему.
— Чего ты пристал ко мне, как злая оса?
— Я о серьезном деле, агай, толкую — назначь меня пятидесятником и отдай за меня второй женою Танзилю!
Ильмурза задохнулся от ярости:
— С ума спятил?! Сейчас возьму плетку! У тебя же есть жена и дети!
Азамат оставался невозмутимым:
— Зря обижаешь, агай! Заботливым сыном тебе, старику, стану. Опорой дома. Кахым уедет в Петербург учиться, и останешься ты один-одинешенек, без подпорки.
— Никуда он не уедет! Не выдумывай! — резко оборвал его старшина.
— Уедет! Обязательно уедет! Это уж без тебя порешили в Оренбурге князья, старый и молодой, и вот тебе, агай, фарман генерал-губернатора!
Азамат вынул из-за пазухи конверт, прошитый суровой ниткой, заляпанный сургучными печатями.
К казенным пакетам старшина относился с религиозным почитанием.
Трясущейся рукой принял он от Азамата конверт, беспомощно опустился тут же на крыльце на ступеньку и потребовал, чтобы немедленно отыскали сына.
— Видишь! — торжествовал Азамат. — А ты меня обижаешь, мол, бестолковый!
Вышел запыхавшийся Кахым, долго, бережно распечатывал пакет, сперва прочитал про себя, шевеля губами, а затем вслух, твердо чеканя русские слова, и просиял, прижав приказ Волконского к груди, подпрыгнул от радости, как мальчик:
— Атай! Это приказ генерал-губернатора!.. Меня посылают учиться.
— А я что говорю! — подхватил Азамат. — В Оренбурге все про приказ знают. И башкиры, и русские рады за Кахыма.
Ильмурза совсем обмяк, силился осадить нахального Азамата, но лишь жалко улыбался и наконец пролепетал:
— Улым, оставайся!.. Заклинаю Аллахом! Я припаду с нижайшей просьбой к коленям его сиятельства, он сжалится над моими сединами и не разлучит сына с отцом. Единственного сына! Старший погиб на фронте, хоть младшего бы спасли.
Кахым испугался:
— Не губи, атай! Я же сам просил князя Сергея послать меня учиться! Раз в жизни выпадает башкирскому парню такая удача. Это же счастье неслыханное — учиться. Полковником стану, а отличусь на войне — и генералом!
— Убьют тебя на войне, — с безнадежной тоскою сказал старик. — А здесь не убьют, и станешь майором. Хе, башкирскому джигиту стать майором — достойно.
— А башкиры не люди, что ли?
— Люди-то мы люди, да ведь окрестят тебя там, обязательно окрестят, — вздохнул Ильмурза и вдруг перевел взгляд на Азамата, затопал ногами, зарычал: — Вон со двора! За верную службу спасибо, и — марш!..
С Азамата мудрено было сбить спесь:
— Из спасибо тулуп не сошьешь, агай! Выполни мою просьбу.
— Аллах всемилостивый, не сегодня же! — застонал Ильмурза и выразительно показал на Кахыма. — Приходи на неделе, поговорим.
— Если обещаешь, то обожду, — согласился Азамат с неожиданным добродушием.
Едва калитка за ним захлопнулась, Кахым спросил:
— Чего это он хочет?
— Окончательно обнаглел!.. Хочет, видишь ли, чтобы я назначил его пятидесятником и отдал за него вдобавок Танзил ю!..
Сердце Кахыма екнуло, выровнялось и забилось часточасто.
— Кем его назначить и куда назначить — твое право старшины юрта, но если Танзиля-енгэй ему по душе, отдай! — нарочито безразличным тоном сказал он.
— И впустить этого разбойника в нашу семью?.. Да? Скорее я сам… — Он понизил голос и сообщил таинственно: — Если хочешь знать, Танзиля словно рехнулась. Что Азамат? И от тебя отреклась. Рассердилась, глаза горят… «Не нужны мне никакие мужья! А кайнеш — брат родной. Останусь вашей дочерью».