Когда мы проснулись, бабушка была уже на ногах, возилась около печки, стуча ухватами и кочергой. Огонь весело горел, освещая всю переднюю часть избы.
После завтрака Максим принялся починять крышу на домике Лукерьи, а я засобирался к Лебединому озеру.
— Пройти к нему трудностей не будет. Выйдешь за околицу — пригляди кривую березку на косогоре. Ну а от нее вьется малая тропинка. Шагай по ней, как по полу: чобот не промочишь, — напутствовала меня старушка. И действительно, я без труда вышел к озеру и, остановившись под разлапистой сосенкой, стал рассматривать его. Небольшое, по форме оно напоминало журавлиное яйцо. Берега покатистые, все в цветах, и по всему озеру множество белых лилий.
До моего слуха донесся нежный крик: «Кли-и-инг… клинг». А затем раздался легкий шорох в тростнике, и из густых зарослей выплыл белый лебедь. Осматриваясь, он высоко поднимал голову и изгибал шею. Убедившись, что никакая опасность его не подстерегает, расправил белоснежные крылья и стал купаться.
«Клип-панг», — испустил он клик, и на его зов из тростника заспешила лебедушка с лебедятами. Все как на подбор одинаковые — серые и пушистые, они плыли, вытянув вперед прямые шеи и плоские короткие клювы.
Передав птенцов отцу, лебедушка стала купаться и чистить перышки, а лебедята закружились вокруг, ясно и мелодично выговаривая «циви-циви-циви-клипп-г».
В это время с большой высоты метнулась крупная птица, но, видимо, испугавшись разящего клюва лебедя, отвернула в сторону. Однако и лебедь, не желая подвергать семью опасности, тотчас отвел ее в заросли тростника.
Я сидел еще около часа, но лебеди больше не появились. Возвратившись, я рассказал о том, что видел и что слышал.
— Настоящей-то лебединой песни ты еще не услышал, — сказала бабушка Лукерья. — Большая-то песня у них рано по весне бывает, как только прилетят они в родные места. Облюбуют для себя жировку — и так начнут петь, что душа радуется. Вот ужотко прибегай ко мне весной да на вечерней зорьке сходи к Лебединому — целый короб удовольствия получишь: тебе, твоим деткам и внучатам хватит.
Сверху слез Максим.
— Крыша больше течи не даст, полный с ней порядочек. А вас, Лукерья Кирилловна, премного благодарим за теплый прием. Пора нам и отчаливать.
Мы уже вышли за околицу, когда, обернувшись на оклик, увидели, что бабушка Лукерья спешит следом за нами.
— И как вам не стыдно, — накинулась она на нас. — Я вам напекла, настряпала наливашек, все в узелок сложила, своего кашемирового платка не пожалела, а вы тот узелок-то и не взяли. Вот я и побежала вдогонку.
Отказываться значило обидеть доброго человека. Мы еще раз поблагодарили гостеприимную хозяйку и стали прощаться с ней. Но Лукерья Кирилловна вдруг решила:
— Я чуток подбегу с вами. Тут недалече, верст так десятка полтора будет, есть домик моего приятеля Алфея Крупенкова, что от карельской конторы служит. По лесной части он большой знаток. Так у него жена Евдокия должна кого-то родить. Вот я и побегу проведать.
Пройдя с нами немного, бабушка свернула влево.
— Ежели большаком к леснику топать, то верст почитай тридцать будет, а прямо-то я часика за два доберусь. А места здешние — мой дом родной, — пояснила она. — В лесу у меня все исхожено, — и двинулась по густой траве к перелеску, будто на крыльях полетела.
Прошло лет десять с тех пор, как я побывал в гостях у бабушки Лукерьи, а ее обаятельный образ до сих пор не стерся в моей памяти.
На девяносто третьем году жизни Лукерья Кирилловна Ложечкина умерла, передав кельинские угодья подсобному хозяйству лесозаготовителей. Поля, пашни, поляночки и заливные луга, которые она так сердечно опекала, не заросли — они служат людям.
НА БЛИЖНИХ ПАШНЯХ
Охота на боровую дичь разрешена. Радуйся, охотничек! Собирайся в пойменные места да на болотные гати ближе к токовищам, к большой песне.
Снег с ложен и пашен сошел, и только кое-где в лесной глухомани он все еще точит слезу, пуская ее в землю.
Сапоги вязнут в грязи. Я иду по узкой тропинке, проложенной мною еще по осени. Белые березки цепляются ветками за фуфайку.
Звездочки еще живут — не погасли ночные светильники. Небо чистое, без единой помаринки, будто парное молоко разлито. Красотища!
Под ногами хлюпает, а шуметь не надо бы: скоро шалашка. Я вижу ее издали. Стоит на пашне, будто елочный теремок, укромная, зеленая.
Из-за перелеска поднимается ранняя косачиная песня.