Вернувшись в избу к Роману, я рассказал Анучину об этом случае. Тот сдержанно улыбнулся.
— Браконьеров становится меньше. Люди учатся беречь дары природы.
В деревне мы запаслись продуктами и, нагрузив вещевые мешки, поутру вышли на дальний волок. Мы решили сначала пройти весь Губаревский лесной клин, добраться до деревни Соковицы, что приткнулась к Айнозеру, а потом через село Покровское пересечь всю Андомскую дачу белых берез и выйти к Мальянским порогам. Троп и дорог в лесу нет, надо торить самим по компасу.
До реки нас провожал Роман. У перехода мы простились, поблагодарив его за гостеприимство и пригласив к себе.
— Ладно, други мои! Ешь бы те мошкара, будет случай — загляну, — ответил Роман и стал подниматься в гору по езжей дороге, которая вела прямо к его домику.
А мы, перейдя на другой берег реки, двинулись по тропинке, что тянулась между камней разной величины и расцветки. Это шла с востока на запад каменная гряда.
— Далеко ли она идет? — спросил я у Анучина.
— По моим владениям она тянется на полтысячи километров, — заверил он. — Дальше к Пудожу и к Каргополю не мерял — не знаю.
— А в исторических описаниях этой гряды нет?
— Нет. Здесь, пожалуй, никто из ученых не бывал, ничего тут не видал, а стало быть, и не описывал. Вот геологи тут шестой год копаются и, надо сказать, кой-что выкопали: красную, синюю, белую, бурую, голубую и зеленую глину нашли подле Ноздреги реки.
До деревни Кюрзино мы шли вдоль каменной гряды, а там в заполье пробегала узкоколейная железная дорога Сорокопольской запани, она резала напополам лесной Губаревский клин.
Скоро нас догнал тепловоз с одним пассажирским вагоном.
— Милости прошу в вагон, если по пути! — пригласил нас машинист.
В вагончике было удобно и весело. В нем ехала на работу смена лесорубов. Кто-то играл на баяне, остальные пели песню «Наш паровоз вперед лети…» Мы тоже подхватили ее.
У поселка, который только начинал строиться, тепловоз остановился. Мы простились со своими попутчиками и вскоре вклинились в лесную гущу, где, казалось, не ступала нога человека.
Мраморные стволы сосен с круглыми папахами крон как будто подпирали небо. Высокие сопки были покрыты ельником. А при подходе к реке нам встретились березовые рощицы с маленькими поляночками, сплошь заросшими кустарником.
Андома в верховьях была неширокая, менее перекатистая, но глубокая. В одном из порогов близ большой бочаги мы перешли реку вброд и оказались на ее правом берегу.
Шагать подле реки было тяжело. Высокая трава все время путалась в ногах, и мы свернули в ровный, но рослый березняк.
Солнышко скатывалось к западу и постепенно скрылось за зубчатой лесной стеной по ту сторону реки. Потянуло прохладой и сразу стало легче шагать. Очень часто почти из-под самых ног выпархивали рябчики, вальдшнепы, а на одной из проплешин подле маленького болотца заквокали тетерки, заговорили гуси.
Мы оба понимали, что до деревни нам засветло не добраться, а поэтому решили переночевать у озерка, название которого не знал даже Демьяныч.
Своим очертанием оно напоминало берестяной лапоть. Справа, слева и спереди озеро опоясывал густой лес, и только с одной стороны было болото.
Раньше возле этого озера была лесная избушка, невесть кем и когда построенная. Но на месте ее мы нашли лишь пепел да черные головешки.
Обругав недобрым словом того, кто спалил избу, Анучин предложил ночевать в гамаках.
— Здесь на подошве земли спать нельзя. Зверей много, — пояснил он.
Что такое лесной гамак, я уже знал и предложение Демьяныча встретил с удовольствием: из гамака я мог увидеть и услышать ночную жизнь лесной глухомани.
— Ночью, если хочешь смотреть и слушать, как лес и лесные обитатели живут, не кури, не кашляй и даже не ворочайся в гамаке. Коли кашель подступит, пожуй с ели иголок — пройдет и больше уже не вернется. Гамак устраивай под елкой, что ближе к воде стоит — с нее огляд будет славный. А я пойду вон к той сосне, — облюбовал он место для ночлега.
Я направился к указанной мне елке и рассмотрел ее. Она была старая, густая, сплошь обросшая хвоей. Со всех сторон ее свисал тягучий сивый мох, удобный для постели. Я собрал его целую охапку, принес еще из лесной гряды ношу мягкого рыжего мшаника и стал вырубать березовые вицы. Гамак приладил на жердочках, просунув их между двух елок.
Подошел Демьяныч, спросил:
— Изба для ночлега готова?
— Готова.
Он осмотрел мой гамак, почесал затылок.