Карина не отвернулась. Она смотрела во все глаза.
Артан сбросил мокрый пиджак на траву. Снял белую рубашку, выжал, встряхнул, расстелил рядом с пиджаком. На коричневой голой груди качалась гроздь разноцветных бусин, резных фигурок, даже пучок какой-то сушеной травы. Карина куталась в одеяло и смотрела на амулеты. И на темную гладкую кожу под ними. Артан стянул брюки. Отжал. Встряхнул. Положил возле булькающих ботинок. У него были длинные стройные ноги. Левая — темная и гладкая. Правая — темная и гладкая только до колена, выше, по всей наружной поверхности бедра, шли поперечные светлые полосы старых шрамов. Выше шрамов были мокрые вдрызг трусы.
— Я просил тебя отвернуться, — сказал Артан и взялся за последнюю деталь туалета.
— Нет, — сказала Карина хрипло, поднимая глаза к его лицу. Он поймал ее взгляд и не отпускал — казалось, прошли годы. Потом стянул мокрые трусы. Отжал. Встряхнул. Положил возле брюк. Подошел к Карине — голый, стройный, темно-коричневый. Откинул одеяло, сел рядом с ней, обнял за плечи одной рукой, а второй запахнул одеяло.
— Сними мокрое, — сказал он ей в ухо.
— Сними сам, — ответила она. И закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало от ощущения больших ласковых ладоней, скользящих по коже. На секунду мелькнуло воспоминание о потных руках Говарда на ее груди — тысячу лет назад. Рука Артана замерла, приподняла одну грудь — левую — пальцы погладили, снова замерли — и рука медленно заскользила вниз. Ниже, ниже… Карина закусила губу и перестала дышать.
— Приподнимись, — прошептал Артан, — я сниму. — И она приподнялась, и мокрые трусы заскользили вниз по ногам, одновременно с теплой большой ладонью — и отлетели в сторону из-под одеяла, а ладонь очень, очень медленно двинулась по ногам вверх, выше, выше… и замерла, и зашевелилась, лаская. Тогда Карина повернулась, отодвинула связку амулетов и коснулась губами гладкой темной кожи.
— Что мы делаем? — пробормотал Артан, опрокидывая ее на спину.
— Просто мы сошли с ума, — сказала Карина и обняла его за шею. — Я рада, что это ты.
Он не понял, что она имела в виду. Не сразу. А когда понял, прижал ее к себе и ответил:
— Никому тебя не отдам.
--
Когда они встали с одеяла, уже совсем стемнело. Карина ощупью нашла измятое платье, отсыревшее от вечерней росы, и мокрые трусы. Лифчик потерялся. Артан, чертыхаясь, натянул мокрые брюки и рубашку, пиджак и ботинки закинул на заднее сиденье. Во флаере было теплее, чем снаружи, но все равно противно в сырой одежде.
— Ко мне или к тебе? — спросил он, поднимая флаер. Никаких сомнений не было, что теперь они будут вместе.
— Ко мне, — не задумываясь, ответила Карина. — У меня есть утюг, я высушу твой пиджак.
— А ботинки? — вздохнул Артан. — Дома у меня есть другие…
— Ой! — вспомнила Карина — А туфли-то мои! Я их забыла на берегу.
— Тогда к тебе, — подытожил Артан. — Не идти же тебе завтра на работу босиком.
--
Мы живем под крышами и не видим неба,
Мы узнаем сплетни из газет и стерео,
Мы не знаем имен соседей, их бед и радостей,
Мы забыли, как пахнет небо,
Мы забыли, как поют звезды,
Мы забыли ветер в лицо и дождь на волосах -
Но когда я обнимаю тебя,
Я слышу далекий звон летних трав,
А вкус твоей кожи на моих губах -
Вкус летнего солнца.
Оревалат Аартелинур
"Вкус солнца"
из сборника "Отрывки из жизни"
--
Всю ночь Карина прижималась к длинному теплому телу. Всю ночь ее обнимали большие теплые руки. На рассвете она проснулась, приводнялась на локте и долго любовалась красивым темным лицом. Потом не выдержала, наклонилась, поцеловала. Дрогнули длинные черные ресницы, распахнулись светло-серые глаза, самые прекрасные на свете.
— Турепанин белоглазый, — нежно прошептала она. Потянулась губами к ресницам.
— Высшая раса, — тихо засмеялся Артан. — Как тебе услужить, госпожа моя?
— Ты прекрасно знаешь как, — ответила Карина.
— Может быть, пойти приготовить тебе завтрак позаковыристей? — он сделал движение, будто собирался выбраться из-под одеяла.
— Не смей! — грозно сказала Карина, прижимая его плечи к постели — руками, губами, грудью. — Только попробуй сейчас встать!
— Как же я могу, — отозвался Артан. — Ты ведь меня держишь. Лучше подвинься, девочка. Ты еще не обхватила меня ногами, и я все еще могу сбежать. Попытаться сбежать… Все. Теперь никуда не сбегу… А если ты сдвинешься немного ниже… О… да, да, так… высшая раса! Все бы вам сверху…
И, крепко притиснув ее к себе, перекатил их обоих. — Ну, кто теперь высшая раса? — задыхаясь, спросил он. Но представительница высшей расы ничего не ответила, только тихо застонала и впилась белыми тонкими пальцами в широкую гладкую коричневую спину.
Через два часа будильник еле пробился сквозь крепкий сытый сон переплетенных тел — белого и темного.
Пиджак и ботинки так и не высохли.
-
Этот город, серый и пыльный,
Этот город, злой и страшный,
Этот город, полный поддельного золота и поддельных людей,
Этот город, где смерть стоит в каждой подворотне, скаля голодные зубы,
Этот город, где под улыбками скрыта ненависть,
а за ласковым словом — презрение,
Этот город, где я не жил бы ни дня, если бы мог -
Это город, где звездочкой светишь ты, моя любимая,
И поэтому он прекрасен.
Оревалат Аартелинур
"Этот город"
из сборника "Отрывки из жизни"
--
Артан отвез Карину в контору и рванул домой — переодеться. Она шла от стоянки, помахивая сумочкой. Внутри у нее все звенело, и даже старые потертые туфли, надетые за неимением лучшего, не могли испортить настроения.
Они пытались собираться на работу, но все время что-то мешало. Сначало было никак не встать, потому что нужно было разомкнуть объятия. Потом, с великим трудом оторвавшись друг от друга, они сообразили, что душ можно принимать вместе. Но после душа опять пришлось разнимать руки и размыкать тела. Это удалось не сразу. Наконец, они оделись, но и одетыми обниматься было легче, чем не обниматься. Карина пила кофе, сидя у Артана на коленях, а Артан пить кофе уже не мог, потому что расстегнул на ней блузку, и его рот был очень занят. Пришлось отталкивать его голову, целовать его губы, чтобы он не мешал застегиваться, соскальзывать с его колен — и тогда он наконец выпил остывший кофе, но делал это очень медленно, потому что Карина обняла его сзади, прижавшись животом к его спине, и целовала его волосы. Хорошо, что в комнате был включен стереовизор, и диктор сказал пронзительно: "В столице нашей родины городе-богатыре Намайре восемь часов утра". Вот тут они вскочили, заметались, приглаживая волосы, застегивая пуговицы, надевая старые противные туфли и еще более противные мокрые ботинки, выбежали из квартиры, захлопнули дверь, запрыгнули во флаер и полетели. Но высоко над городом Артан поставил машину на автопилот, притянул к себе свою пассажирку и целовал ее еще долгих пять минут.