— Мартыня… тут нет? Где Мартынь?
Ага!.. Наследников зовет… Сразу же у Цериниете и сон пропал.
— Откуда я знаю!.. Может, уже поймали! Кругом ищут. А схватят, так повесят.
Робежниек то ли не слышит, то ли не понимает. Может быть, думает совсем о другом. А может, сам не знает, что говорит.
— Гороховой соломы не надо давать. От гороха брюхо пучит у ней…
Цериниете догадывается: это он о годовалой телке.
— Тоже мне… Знай спи себе и другим спать не мешай.
Старик тяжело дышит.
— Там… на полке желтая мисочка была. Посмотри, может, и ее унесли.
— Тут она, тут, — не оглядываясь, ворчит Цериниете.
Керосин в жестяной лампочке весь выгорел. Огонек съеживается, потрескивает и, помигав, совсем гаснет. Лишь уголек на конце фитиля еще долго тлеет.
— Где же свечи! — задыхаясь, ворчит Робежниек. — Столько свечей и все гаснут…
«Ага… — думает про себя Цериниете. — Теперь уж скоро конец».
Она натягивает платок на самые уши. Прячет руки под передник и засыпает.
Робежниек все говорит. Торопливо, захлебываясь, будто ему надо успеть обо всем на свете расспросить и рассказать. Постепенно голос становится глуше и стоны все реже. Но он не умолкает. К утру губы его едва внятно шепчут что-то.
Проснувшись на рассвете, Цериниете ничего не слышит. Проворно склоняется она над стариком. Умер? Нет, еще дышит. Только умолк и даже стонать перестал. Временами и дыханье совсем незаметно, но потом вдруг грудь начинает вздыматься часто, судорожно, со скрипом.
Цериниете сгребает приготовленное тряпье и связывает в узелок.
Внучка, двенадцатилетняя девчонка, осторожно переступает порог дома и с любопытством разглядывает старика.
— Бабушка! А бабушка! Он уже помер?
Цериниете подходит к кровати, наклоняется, слушает.
— Нет, еще дышит.
Вялые веки слегка приоткрываются. Мутный, стеклянный глаз как бы с насмешкой глядит на стоящих возле кровати. Они, испугавшись, отодвигаются.
А часа через два старый Робежниек уже лежит бездыханный, накрытый простыней. Иссиня-желтые, узловатые руки, словно на параде, вытянуты по швам. На груди белый крестик из лучинок. Подбородок подвязан сложенным платочком, затянутым на макушке: рот плотно сжат. Робежниек лежит строгий, помолодевший. Платок прикрывает рану на голове. Только темный кровоподтек под правым глазом никак не скрыть. Глаз будто провалился в глубокую яму.
Цериниете кружит по комнате и все осматривает. Внучка норовит подойти к покойнику, но старуха отгоняет ее.
— Оставайся у двери и поглядывай, как бы кто не пришел. — Она шарит по сундукам и углам. Лучшее унесли драгуны, но бедняку все пригодится. Три узла уже увязаны, и она собирает четвертый.
— Идут, бабушка! Идут! — кричит девчонка и мигом исчезает.
Цериниете пугается и тоже выбегает из комнаты.
Снова драгуны! Трое. Рысью въезжают во двор.
Спешившись, они оглядывают пожарище и хохочут. Пьяные, покуривают и, кого-то дожидаясь, балагурят.
Вот и барон Вольф галопом скачет. Лицо его раскраснелось от зимнего ветра и быстрой езды. Жилистая шея вытянута, зубы оскалены. Спрыгнув с коня, он пошатывается и, чтобы не упасть, хватается за плечо ближайшего драгуна. Тот поддерживает его за талию, и так они с минуту стоят обнявшись — костромской мужик и видземский барон, как закадычные друзья или единоутробные братья. Рассматривая сухощавое лицо барона, солдат скалит зубы. Барон освобождается из объятий и снисходительно хлопает солдата по плечу.
— Вперед, ребята! — командует он и бежит впереди всех. У порога останавливается. — А цепь для этой собаки захватили?
— Есть, господин барон, — кричит драгун, звякая наручниками. — Уж она будет крепко сидеть у меня…
Барон вытаскивает револьвер. Драгуны щелкают затворами. Лица у них становятся гневными, глаза загораются ненасытной злобой.
Барон медленно открывает дверь и настороженно заглядывает. Чего-то испугавшись, он прячется за косяк. Ничего страшного: просто какой-то узел белеет на стуле.
Широко распахнув двери, звеня шпорами, гремя винтовками и звякая кандалами, драгуны вваливаются в дом. Дверь остается раскрытой настежь. Студеный воздух белыми клубами врывается в комнату. У ищеек разгорелись глаза. Бароненок яростно топает ногами по полу и кричит:
— Бейте его, разбойника! Вяжите! Скрутите, чтоб он у нас бежать не вздумал. Пусть издохнет, собака!
— А… его нету, господин барон.
Барон начинает пристальней вглядываться.
— Хм…
— И вправду нет…
Он дергает дверь кладовой. На полу валяются глиняные горшки и разная рухлядь.