Фёдор облегченно вздохнул и посмотрел на часы: стрелки показывали без четверти семь. Он проводил машину взглядом, открыл планшет, достал авторучку и паспорт участка. Ещё раз взглянул на часы и сделал какую-то заметку. С чувством исполненного долга участковый почти бегом спустился с крутого холма.
Через две минуты он был возле своего дома. Жена Наталья встретила его в прихожей укоризненным взглядом, и только тут Фёдор понял, как оплошал: мало того, что задержался на целый час, но ещё и про цветы забыл. Он развернулся со словами: «Я щас, я мигом!» — и только хотел выскочить из дома, как проворная рука жены ухватила его за ремень:
— В летней кухне, — с ироничной улыбкой шепнула Наталья и легонько подтолкнула мужа к выходу.
Фёдор выскочил на улицу, чертыхнулся и, сгорая от стыда, шмыгнул в летнюю кухню. На столе лежала продолговатая красная бархатная коробочка. Он открыл её и увидел внутри цепочку с кулоном. На полу в эмалированном ведре его терпеливо дожидался помпезно оформленный букет цветов. И без того красивые бордовые розы были густо политы какой-то липкой переливающейся ерундой, а целлофана и атласных лент было больше, чем самих цветов. Фёдор в недоумении повертел букет в руках, изумлённо произнеся:
— Это ж надо до чего народ додумался!
Праздничный стол был накрыт красивой вышитой скатертью, поверх которой бережливая хозяйка постелила прозрачную клеёнку. Стояла середина августа, и стол ломился от яств. Окна были раскрыты нараспашку, но в комнате было душно. Раскрасневшиеся гости, пропустив по рюмочке, томились в ожидании хозяина и горячего.
— Наконец-то дождались жениха, — произнёсла какая-то из подруг жены, когда на пороге появился Фёдор — в свежей, тщательно накрахмаленной рубашке и отутюженных брюках, с ярким букетом в руках.
Он сунул букет Наталье и смущённо чмокнул её в щёку. Сквозь бронзовый загар на его щеках проступил яркий румянец. Кто-то с ходу крикнул: «Горько!» — и сунул в руку Фёдору рюмку с водкой.
— Дайте человеку сесть, — подала голос тёща. — Ведь целый день на ногах. Садись, сынок, покушай, — заботливо засуетилась она и поставила перед зятем тарелку, щедро, с горкой наполненную его любимыми голубцами.
Фёдор по-хозяйски занял своё законное место в центре стола (в одной руке — рюмка, в другой — вилка), уже нацелился ею в пупырчатый солёный огурчик, как вдруг в открытое окно донесся чей-то истошный крик: «Убили, убили!», и рука Фёдора, не успевшая донести рюмку до рта, застыла в воздухе. Все, как по команде, замолчали и, замерев, в недоумении глядя друг на друга, прислушались. Степану, соседу Фёдора, сидевшему напротив, выпала редкая удача наблюдать за дилеммой, перед которой оказался участковый. Вот сейчас, в эту минуту, Фёдор ещё бы мог опрокинуть в себя рюмашку и успел бы закусить хрустящим солёным огурчиком из подвала и тёщиным голубцом, а вот через минуту — леший его знает… Степан с нескрываемым любопытством наблюдал за внутренней борьбой Фёдора. Тот смотрел на рюмку, закипавшую в его руке, слегка наклонив голову влево, чутко прислушиваясь к доносившимся с улицы голосам, и продолжал бездействовать.
У Степана от волнения даже в горле запершило, и он не выдержал, плеснул в свой широкий рот рюмашку, крякнул и прокомментировал ситуацию на свой лад:
— Вот те и погуляли, ёк макарёк!
С улицы снова раздались истошные крики и возбуждённые голоса, и Фёдор героически встал, поставив нетронутую рюмку на стол.
Фёдор рысцой бежал по вверенному ему участку. За ним чуть, отставая, спешил мужской состав его гостей из тех, кто полюбопытней и помоложе, за ними — бабы и кто постарше. Фёдору было легче: не отягощённый праздничным ужином и спиртным, ведомый чувством долга, он бежал легко, без одышки. Пробежав стометровку, с удовлетворением отметил про себя, что в очередной раз, как всегда, успешно сдаст обязательный годовой зачёт по профподготовке. Перед поворотом он благоразумно притормозил и поэтому не сшиб своей мощной фигурой пенсионерку Ефросинью Павловну, с растрёпанными волосами, с косынкой в руках.
Это она истошно голосила: «Убили!», держа путь к дому участкового. И от каждого двора по пути её следования к ней присоединялись любопытные. Они бежали поодаль, пытаясь на ходу выяснить мелкие подробности и мотивы убийства. Однако Ефросинья Павловна или держала всё в секрете, или сама не располагала информацией. От сопровождающей её свиты доносились удивительно интересные умозаключения одно другого невероятней. Ефросинья Павловна как не подтверждала, так и не опровергала их. Перед нею стояла одна задача — добежать до участкового и сообщить об убийце с окровавленным замком, который остался стоять за её забором. Сама же она выскочила со двора через боковую калитку и по заросшей бурьяном тропинке сбежала с холма не чуя ног, совсем как пятьдесят лет назад, когда бегала от родителей на свидание к своему Василю.