— Потому что от них ничего выдающегося и не ждали — даже они сами. Ты рассуждаешь прямо как Мэрион и Одри. Они считают, что женщина должна быть женственной. Мужчины, мужчины, еще и еще мужчины, что в конечном счете сводится к Хопкинсу и Стэффорду. Как все это жалко!
— Вот почему ты сейчас здесь со мной? — сказал он.
— Вовсе нет, — сказала она. — Если я хочу для себя одного, это еще не значит, что я исключаю другое.
Он снова засмеялся. С соседнего дерева слетела птичка, опасливо запрыгала по траве и принялась клевать крошки.
— По-моему, ты очень самодоволен, — сказала она. — А мне казалось, что ты совсем не такой.
— Да нет же, — сказал он серьезно. — Я просто стараюсь понять.
— Ну, например, ты хотел бы поменяться местом с женщиной?
— Нет, — сказал он. — Но это неправомерный вопрос: я же знаю, что так быть не может.
— А я знаю много женщин, которые хотели бы поменяться местом с мужчиной. И это — как головой об стену биться. Они вовсе не отрицают в себе женщину, но беда в том, что на них смотрят только как на женщин.
— Но как же еще на них смотреть? — сказал он.
— Как на людей! — почти крикнула она, и птичка с испуганным писком взлетела на дерево. — А у тебя законченный умственный склад мещанина.
— Не знаю, — сказал он. — Не думаю.
— Наверное, ты привык, что твоя мать всегда дома и обслуживает тебя. И твоего отца.
— Ну, по-моему, «обслуживает» — не то слово. Хотя она нигде не работает. Кроме дома, — докончил он с ударением.
Она откинулась на траву, подперев щеку ладонью.
— Возможно, я чуточку нетерпима, — сказала она.
— Неужели только внешними условиями можно объяснить, что среди великих композиторов, поэтов, создателей религий, художников и философов нет ни одной женщины?
— А чем же еще? — сказала она. — Человеческую личность можно изменить коренным образом, если изменить условия, в которых она существует, и всю систему мышления. И начать надо с сознательного акта, с акта воли. Я рада, что я женщина. Ведь женщины еще только приступают к открытию своего духовного мира.
Он поглядел в сторону. На гребне возникла фигура мужчины с ружьем. Мужчина постоял, глядя на равнину, откуда доносилось далекое пыхтение паровой машины, потом неторопливо дернул козырек кепки и скрылся за деревьями.
— Тем не менее ведь можно сказать, что люди вроде Ван Гога или Джона Клэра, например, были куда больше стеснены условиями своей жизни, чем тысячи и тысячи эмансипированных женщин, которые располагали не только финансовой поддержкой богатых мужей, но и временем, и всем, что еще нужно человеку, чтобы стать мыслителем, художником, поэтом.
— Боюсь, ты слишком закоснел в своих взглядах и просто не понимаешь, что я имела в виду. Мешают женщине, органически препятствуют ей достичь чего-либо в этих областях определенные элементы ее подсознания.
— Да, — сказал он и с почти безнадежным вздохом перекатился на бок.
— Ты куда? — спросила она.
— Давай поднимемся наверх, — сказал он, — посмотрим на долину. — Он добавил через плечо: — Там был какой-то человек. С ружьем.
И почти сразу из-за гребня донесся звук выстрела.
Наверху он остановился и помог ей взобраться по крутому обрыву. За гребнем протянулся узкий луг, а дальше начинался лес, уходивший вниз, к озеру. Но отсюда были видны только вершины деревьев и треугольный провал долины. У горизонта синим мазком на светлой голубизне неба вырисовывался силуэт города.
— Совсем итальянский пейзаж, — сказал он, подразумевая удивительную прозрачность воздуха: цепь лесистых холмов убегала в бесконечную даль, становясь все более голубой. — Ведь до города по меньшей мере пять миль.
Они некоторое время стояли у обрыва и глядели в ту сторону, откуда взобрались на него. Ниже них мужчина с ружьем шел по краю луга, всматриваясь в деревья.
— Наверное, охотится на лесных голубей.
Из дула вскинутого ружья вырвалось облачко дыма, секунду спустя донесся сухой треск выстрела.
— Вот, пожалуй, еще чисто мужское занятие, — добавил он.
— Какое? — Она взглянула на него.
— Охота. И война, — сказал он. — Тоже определенный склад мышления?
— Да, — сказала она. — Безусловно.
Снизу из леса донесся дальний стук топора. Позади них у подножья гряды начиналась всхолмленная равнина с шахтами и перелесками. Она тоже купалась в голубоватой дымке, словно они глядели на далекое озеро.