— Мы все это уже обсудили, — сказал он. — И не один раз.
— У вас в запасе другие козыри, юный Сэвилл?
— Насколько мне известно, нет. Никаких, — сказал он.
— Все еще прикован условностями, благочестием, дурацкой покладистостью к семье, тебя породившей, отрок.
— Не думаю, чтобы я был к кому-нибудь прикован, — сказал он.
Стивенс несколько секунд напевал себе под нос. Сгорбленный, с втянутой в плечи головой, он в полумраке улицы напоминал черепаху, нюхающую воздух в поисках корма.
— Меня ты не обманешь, — сказал он наконец и добавил: — Я тебя насквозь видел с самого начала. Ты Паломник, увязший в трясине у врат Града. Взгляни на юг, Колин. Земля светла.
И правда, в ясном небе над ними сияла луна. Было начало лета.
В голубоватом сумраке улиц двигались фигуры прохожих. Город казался чистым и сверкающим.
— И что ты намерен делать? — спросил Колин.
— Сначала осмотрюсь. Наведу справки. У меня есть рекомендательное письмо к одному человеку на телевидении.
Колин засмеялся.
— Не презирай оружия пророков, — сказал Стивенс. — За телевидением будущее.
— Какое будущее?
— Мое, — сказал Стивенс. — Я намерен внести свою лепту в какую-нибудь программу, как в зрительной, так и в словесной форме излагая свои взгляды на темы дня. Например, новое появление Германии на мировой арене в качестве ведущей державы и сближение ее целей с целями Америки; возрождение Японии; неофилистерство послевоенной интеллигенции; соблазнение пролетариата вещизмом, еще более отталкивающим, чем тот, на который он поддался прежде; постепенный неосознаваемый упадок Запада и приближение неизбежной войны с Россией.
— Все это звучит крайне неправдоподобно.
— Таковы темы современности, — сказал Стивенс. — Вопросы, теснящие нас со всех сторон каждый божий день: распад личности; унификация восприятия; опошление человеческих взаимоотношений и побуждений; метемпсихоз буржуазии повсюду в мире; расплодившееся невежество, которое идет на смену века элитизма и еще при жизни нашего поколения будет править миром. А какую позицию занимаешь ты, — добавил он, — в отношении всего этого?
Колин шел, сунув руки в карманы. Стивенс, лицо которого было все в поту после вечерних возлияний, смотрел на него с улыбкой.
Они вышли на мост. Дом Стивенса стоял почти напротив, в узкой улице новых коттеджей на две семьи.
Луна отражалась в реке.
— Ну? Во что же веришь ты? — добавил Стивенс. Он оперся на парапет и посмотрел вниз: река изгибалась, как широкая, прихотливо подсвеченная магистраль между бесформенностью фабрик по берегам.
— Я верю в то, что надо поступать хорошо, — сказал Колин.
— Значит, ты-таки сентиментален.
— «Хорошо» совсем не в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово. Совсем не в том, — сказал он.
— Да неужто ты не только идеалист, но вдобавок еще религиозный маньяк?
— Я вовсе не идеалист, — сказал он.
Наконец они расстались на углу улицы, где жил Стивенс — в одном из палисадников он увидел укрытый брезентом мотоцикл своего друга.
— Перед отъездом в Лондон я к тебе загляну, — сказал Стивенс. — Я утоплю тебя в письмах. «Я пришел поднять детей на их родителей» — говорит Христос в одном из наименее сенсационных Евангелий, и я, будь уверен, сделаю то же.
Колин перешел у моста на ту сторону шоссе и подождал своего автобуса. В верхнем салоне сидел Майкл.
— А, — сказал Риген и кивнул. — Я так и подумал, что это ты. Я тебя еще на шоссе увидел.
Они сидели рядом на длинном сиденье у ветрового стекла.
— Ты там разговаривал со своим другом?
— Да, — сказал он.
— А чем он занимается?
— Пока преподает в школе, — сказал он. — Но кажется, скоро уедет в Лондон.
— Я подумывал, не поехать ли туда в не слишком отдаленном будущем, — сказал Риген. — Для музыканта там может найтись что-нибудь подходящее, — добавил он. Воротник у него был расстегнут, и он снял шляпу, чтобы не задевать низкий потолок. — А к тому же у меня есть кое-какие связи.
— Ну, может, вы там встретитесь, — сказал он.
— О, не в тех кругах, в которых вращаюсь я, — сказал Майкл, сжимая и разжимая длинные пальцы маленьких рук, которые лежали на закрытых дождевиком коленях.
Небо потемнело — автобусные фары бросали широкие полукружия света на поблескивающее под луной шоссе впереди.
— Если бы я знал, что смогу найти подходящую квартиру, я бы сразу уехал из поселка, — добавил он. — Ты представить себе не можешь, до чего мне невыносимо там жить. Невозможно укрыться от соседей. Я, конечно, не про тебя. Ну, да ты всегда был исключением.