— Ну, как ты, сдал, Йен? — спросила она у Блетчли, затянула ему шарф потуже и застегнула верхнюю пуговицу его пальто. — Ты насмерть простудишься. Ну, и как же это было?
— Очень легко, — сказал он. — Риген написал сочинение про санитарок.
— Про санитарку, — сказал Риген матери на всякий случай.
— Ну что же. Это очень хорошо, — сказала миссис Блетчли. — Идем скорее домой, тебе надо съесть чего-нибудь горячего.
Они пошли по улице все вместе. Блетчли вытащил из ранца листок и начал в темноте показывать матери вопросы. Она посветила на листок фонариком и сказала не глядя:
— У тебя все отлично, Йен, я вижу.
Миссис Риген вела Ригена за руку и несла его ранец.
— Льготы льготами, но, наверное, можно было бы устраивать проверку полегче.
— Наверное, — сказала миссис Блетчли, похлопывая ладонями руку Блетчли в перчатке, чтобы согреть ее.
У парадных дверей своих домов они пожелали друг другу спокойной ночи и вошли, а Колин пошел вокруг, чувствуя, что торжественный день кончился и ему снова положено довольствоваться черным ходом.
В кухне на развернутой газете стоял вверх колесами отцовский велосипед, с заднего колеса свисала цепь. Рядом, присев на корточки, что-то ковырял отец. Дед спал у очага.
— Ну, как ты, справился? — сказал отец, не поднимая головы. — А мы уже думали идти за тобой к автобусной остановке.
— Ничего, — сказал он.
— А какие были вопросы?
— Ну… — сказал он, — ничего. — И пожал плечами.
Отец несколько секунд внимательно смотрел на него, потом отвел глаза.
— У меня цепь лопнула, — сказал он. — А мне через час на работу. Ты не видел, тут на полу звено не валялось?
— Нет, — сказал он.
— Утром не видел?
— Нет, — сказал он и помотал головой.
Отец еще поискал на полу, под буфетом, под столом и поднялся на ноги.
— Ну ладно, — сказал он. — Покажи-ка.
Колин достал из кармана листки и положил на стол, потом снял пальто.
— А чай есть? — спросил он.
— Есть, есть, — сказал отец, нагибаясь над столом и разглядывая листки. Он боялся запачкать их грязными руками и попросил: — Ну-ка, переверни вот этот. Тридцать четвертый. По-моему, легкий.
По лестнице спускалась мать. Она прикрикнула на Стивена, которого только что уложила, закрыла за собой дверь и сказала:
— Мне так и показалось, что это ты. Ну как? Трудно было? — Она взяла чайник, налила его и поставила на огонь.
— Он тут с собой кое-чего принес, — сказал отец, кивая, посмеиваясь. Дед у очага открыл покрасневшие слезящиеся глаза и тупо поглядел в потолок, зевнул, наклонился вперед и провел ладонью по лицу.
— О-хо-хо, — сказал он. — Подкинула бы ты угля в огонь, Элин. Я совсем замерз. — Потом поднял голову и спросил: — Ну, так как же, правильно ты отвечал?
— А в двенадцатом что у тебя получилось? — сказал отец, взял листок, свой красный карандаш и начал вычислять, стараясь не касаться клеенки замасленными руками.
— Не помню, — сказал он.
— Один фунт три шиллинга шесть пенсов, — сказал отец, глядя на листок, потом зачеркнул результат и начал снова. — Тут какая-то загвоздка. Ты-то ее хоть заметил?
— Ну, а теперь освободи стол, дай ему выпить чаю, — сказала мать.
Велосипеда отец так и не починил. Он пошел попросить велосипед у мистера Шоу, а когда вернулся, сказал:
— Ничего тут не трогайте. Утром я разберусь.
Стол был завален листками с расчетами. Некоторые были смяты.
— Если в одиннадцатом ответ не тридцать ярдов, так уж и не знаю, что тут делать. Спрошу у Тёрнера. Он разберется.
Когда он задергивал занавески, ложась спать, то увидел, что идет снег. Крупные хлопья неслись из темноты и прилипали к стеклу. Огород уже побелел, заметнее стали все ямы, а в дальнем конце у забора тянулась темная полоса.
Утром отец вернулся весь облепленный снегом. Ледяные корочки слетали с его пальто и кепки, шипели на очаге, растекались лужицами по полу.
— Ну ладно, — сказал он. — Куда ты убрала примеры? Он похлопывал руками в рыжих перчатках и вытирал ноги о половик. Снег намерз на его бровях и тонкой корочкой окружал губы.
Снег лежал несколько дней. Во дворах виднелись только бугры бомбоубежищ и верх штакетника.
На второе утро отец Колина вернулся на час позже. За спиной у него была связка досок и две металлические полосы.
— Я их с фургона снял, — сказал он, развязывая доски на пороге.
Снег налип на его башмаки — он оббил их о стену снаружи — и на брюки до самых колен. Пальто на спине у него обмерзло.