Он добрел до остановки, еле удерживая слезы.
— Что это с тобой? Что-нибудь случилось? — сказал отец, едва он вошел.
Он показал ему дневник.
И увидел, как белеет лицо отца.
— Черт подери! Утром я туда съезжу.
— Не надо, — сказал он. — Ты только хуже сделаешь.
— Не сделаю, не беспокойся.
— Я сам с ним поговорю.
— Не беспокойся, малый. Я все улажу.
— Ничего ты не уладишь, раз занесли в дневник!
— Занесли, так вынесут, — сказал отец.
— Ты ничего сделать не можешь, — сказал он. — Только хуже будет.
— Не беспокойся, малый. Я все выясню.
Утром отец поехал в школу. После звонка на большую перемену Колина вызвали к директору. Директор сидел за письменным столом. По стенам вокруг тянулись полки с книгами, окно выходило на площадку, полную ребят. На стене висели фотографии в рамках, а в углу стоял большой глобус на деревянной подставке. Рамка на деревянной каминной полке заключала похожий на маску профиль. Глаз его был закрыт, черты чем-то напоминали худое лицо директора.
Из-под кустистых бровей на него смотрели бледно-голубые глаза.
— У меня сегодня утром был ваш отец. По поводу замечаний мистера Ходжеса, — сказал директор.
— Да, сэр. — Он кивнул. — Он говорил, что поедет в школу.
— Оказывается, вы опоздали утром на третий день после начала занятий и возражали против того, как мистер Ходжес сформулировал замечание в вашем дневнике. По его словам, вы держались с ним настолько дерзко, что это было равносильно нарушению дисциплины.
— Да, сэр.
— Судить о вашем поведении — право наставника, Сэвилл. А в данном случае не просто право, но и прямая обязанность мистера Ходжеса. Он не только очень опытный педагог, но и относится к мальчикам вашего возраста с большим пониманием и симпатией. Если у него сложилось такое мнение, значит, оно верно, и я на это мнение полагаюсь. Я весьма не одобряю мальчиков, которые, провинившись, не находят иного выхода, как жаловаться родителям, после чего те являются в школу с самым превратным представлением о том, что произошло.
— Я просил отца не ездить, сэр. — Он смотрел мимо худого, острого лица на площадку внизу.
— Он сказал, что вам трудно дается выполнение домашних заданий, Сэвилл.
— Да, сэр.
— Если вы не успеваете закончить их за полтора часа, вам следует указать на это в тетради и сообщить о ваших затруднениях преподавателю этого предмета, а не сидеть до такого позднего часа, что утром вы не можете проснуться вовремя и опаздываете на автобус.
— Да, сэр.
Директор взглянул на свой стол.
— Мне жаль, что это произошло в первые дни вашего пребывания в школе. Мистер Ходжес, чтобы его позиция была совершенно ясна, выразил готовность снять эти замечания и обратился ко мне с просьбой выдать вам новый дневник. Боюсь, однако, что я не могу и не хочу допустить ничего подобного. Дневник существует для того, чтобы его все видели, и он — самый важный ваш школьный документ. Надеюсь, вы извлечете из этого случая полезный урок и поймете, что наставники и наставницы видят свой долг вовсе не в том, чтобы карать вас за проступки; они здесь для того, чтобы учить вас, помогать вам, а в случае необходимости указывать, как и почему вы поступаете неверно. Надеюсь, вы теперь понимаете, что должны доверять их мнению. В конце триместра прошу вас прийти ко мне с дневником, и он покажет нам, каковы ваши успехи и прилежание.
Он вышел из кабинета. В канцелярии седая секретарша с красным загорелым лицом подняла голову от работы, улыбнулась и спросила:
— Вам что-нибудь велено мне сказать?
— Нет. — Он помотал головой.
— Ну, тогда идите, Сэвилл, — сказала она.
Он пошел по коридору. Звонка к началу уроков еще не давали, и он спустился на площадку.
Прислонившись к забору, он поглядел на окно директора. Цветные стекла, вставленные у его середины в ромбы частого переплета, слагались в школьный герб с девизом. Из кабинета он этого не заметил.
Вечером отец был каким-то притихшим.
— Он все-таки справедливый, этого у него не отнимешь, — сказал он. — И Ходжес тоже. Я с ними обоими говорил, — добавил он.
Колин в первый раз видел, как отец отступил от своего прежнего убеждения.
— Они сказали, что на них это никак не повлияет. В смысле оценок, — добавил он.
— Ну, теперь все улажено и позади, — сказала мать.
— Да, воздух, можно сказать, прочистился, — ответил отец. — Только смотри, на автобус больше не опаздывай, — добавил он.
Неделю спустя на тренировку пришел Стэффорд. После первого дня Сэвилл иногда разговаривал с ним на площадке за школой, а один раз они ушли из школы вместе и расстались у проулка, который, как он уже знал, вел к вокзалу. В четверг, когда Колин вышел из раздевалки, Стэффорд стоял посреди поля, упершись руками в бока, и словно не замечал, что происходит вокруг. Он ковырял каблуком дерн, посматривал по сторонам и поглаживал волосы медленно, почти растерянно, словно предпочел бы уйти и заняться чем-нибудь полегче.