— Да, — сказал он.
— Разрешаю вам вернуться к вашей парте и приготовить книги и тетради для урока, который, как я надеюсь, останется ничем не омраченным.
— Да, — сказал он.
Ходжес пошел дальше, и его захлестнул поток фигур, выливавшийся из дверей по обе стороны коридора.
Он вернулся в класс и откинул крышку своей парты.
— Что он тебе сказал? — спросил Стивенс.
— Так, ничего, — ответил Колин.
— Погляди-ка. Твою школу обокрали, — сказал отец. Он сложил газету и провел пальцем по строчкам. — Унесли имущества на двести сорок фунтов. — Он погрузился в заметку. — Проникли в здание через разбитое боковое окно. Кто-то из местных, так они считают.
— Куда только теперь не вламываются, — сказала мать. — Даже не думают, много ли можно там найти. В больницы, в церкви, что ни день, то кража со взломом.
— А вот банки что-то мало трогают, — сказал отец.
— Еще бы. Не беспокойся, там-то они меры принимают.
— Можно, я пойду погуляю? — сказал Колин.
— А по дому ты все сделал? — сказал отец.
— По-моему, все, — сказала мать.
— Ну, а уроки?
— Я их завтра после обеда сделаю.
— У тебя завтра воскресная школа, — сказал отец.
— Ну, пусть погуляет, — сказала мать.
Она выглядела измученной и поблекшей. После рождения Ричарда ее лицо так и осталось землисто-бледным. Когда они ходили за покупками, она говорила: «Возьми корзинку, Колин. Я теперь ничего тяжелого поднимать не могу». В дни стирки она дожидалась его возвращения из школы, и весь вечер он помогал ей на кухне: наливал воду в лохань, мешал толстой палкой белье, вытаскивал лохань наружу и сливал воду в водосток. Иногда она оставляла стирку и сидела у огня совсем белая или, сутулясь над раковиной, пыталась стирать руками в холодной воде.
— А у тебя для него больше никакого дела нет? — сказал отец.
— На сегодня он уже наработался, — сказала мать.
Колин вышел на заднее крыльцо. Стивен с двумя-тремя другими малышами играл на пустыре.
— Смотри, к обеду не опоздай, — сказала мать.
Он пошел в Долинку. Дым с шахты стлался над поселком.
Зарядил дождь. В канаве текла бурая жижа. От трубы газового завода тянулось облако черного дыма. За оградой смутно виднелись очертания полного газгольдера.
Хижина была заперта. Он отодвинул доску, влез внутрь и зажег свечу. Две темные тени выскользнули под дверь.
Печурка была горячей. Он подложил дров, и пламя начало лизать металлическую трубу.
По железным листам крыши дробно стучали капли, словно кто-то барабанил по ней пальцами.
Потом со стороны отстойников донесся глухой визг.
Он схватил палку.
Со стороны отстойников снова донесся визг, потом он услышал снаружи чавкающие шаги.
Ключ повернулся в замке, цепь соскользнула с крючка, металлическая щеколда поднялась, и дверь открылась.
Батти с ящиком под мышкой заглянул внутрь.
— Вроде я тебя тут не запирал, а, Коль?
— Я пролез под стеной, — сказал он.
— Это под какой же?
Батти оглядел хижину.
— Ну ладно. — Он поставил ящик. — Ты чего, взломщиком заделался?
— Давай я починю, — сказал он.
— А, ладно.
Батти нагнулся и сдвинул доску на место.
— Хочешь, так оставайся.
Колин сел у огня.
— Давай оставайся, у меня и обед есть.
— Какой обед? — сказал Колин.
— Я жратвы принес! — Батти показал на ящик.
— Меня к обеду дома ждут.
— И еще кое-что найдется! — Он снова показал на ящик.
— А что?
Батти открыл ящик, достал сверток, развернул газету и показал ему кусок мяса.
— Это у меня на вечер. Стрингер придет, и еще парни.
Он вынул бутылку.
— Джин, — сказал он. — Глотнешь — так тебя насквозь и прожжет.
— Я попробую вечером выбраться, — сказал Колин.
— А хочешь, так сейчас отхлебни.
Он начал отвинчивать крышку.
— Мне идти надо, — сказал Колин и пошел к двери.
Батти вышел за ним с бутылкой в руке.
— Ну, бывай.
Он поднес бутылку ко рту, сделал небольшой глоток и закашлялся.
— До скорого, — сказал Колин.
— Может, ты потому уходишь, что я пришел? — сказал Батти.