У пруда тихо. Деревья вокруг ограждают его от ветра и воплей оборванного электрического кабеля. Женщина аккуратно подносит ко рту ребенка крышечку от флакона, наполненную темно-зеленой жидкостью. Два глотка и она пуста. Мальчик кривится от вкуса, фыркает и выплевывает половину жидкости. Мускулы на его лице собираются в узор плача, но потом медленно расслабляются. Женщина гладит ребенка по волосам и что-то шепчет. Зеленоватая сыпь на коже мальчика бледнеет.
Отец садится на колени рядом. В его руке шприц, полный прозрачного густого препарата. Мужчина замирает и не знает с чего начать. Попрощаться или сделать укол. Он обнимает жену, обнимает сына. Оставляет на каждом пахнущий спиртом поцелуй. Женщина укачивает ребенка, хотя сейчас это не нужно. Дрожащая игла с каплей на кончике входит в узкое плечо мальчика. Врач обещал, что так будет не больно, и это самое важное.
Родители тихо переговариваются, не смотря друг на друга. Мать поднимается с земли, скидывает туфли и идет к пруду. Ребенок в колыбели ее рук дышит медленно и неглубоко. Голой ступней женщина отводит в сторону стебли камышей и опускает ногу в пруд. С каждым шагом вода поднимается, пока не доходит до локтей. Мать замирает, смотрит на поверхность пруда. Маленькие волны бегут от ее тела. Она опускает сына в воду и разжимает объятия.
Малыш что-то лепечет перед тем, как его пятки касаются волн. Вчера ночью женщина сказала мужу, что очень ждет слово. Потому что видела такие сцены в кино, читала в книгах и слышала в песнях. Слово, которое своим произнесением превратит горе в сюжет, который она сможет пересматривать в голове во время ночных сеансов отчаяния. Но слова нет.
Пальчики ребенка исчезают при соприкосновении с водой и оставляют пятно ряски. Чем глубже опускается тело, тем шире становится зеленое полотно. Руки, ноги, спина, грудь, плечи, шея, подбородок, уши, губы, зубы, язык, волосы, глаза, все обращается в ряску. Ручейки обнаженных вен выталкивают в воду мелкие зеленые пластинки. Без мук, судорог и криков.
Она пришла и она милостива.
Женщина аккуратно смывает прилипшие к платью пятнышки ряски. Ее зовут Ольвия. Это не последние похороны, что ей придется пережить.
…становится ветром
—…никто ведь не думал, что Смерть – это не всадник, а его лошадь. Я так и сказал. А конь блед ответил мне, что уже слышал эту шутку. Я спросил, грустит ли он о тех, кого увозит. Он жевал клевер и сделал вид, будто не разговаривает с набитым ртом.
– Это правда? Или одна из историй, которые ты вычитал в книге и не показал мне? Или додумал пропущенные страницы? – Юлия быстро протирает глаза рукавом.
– Надеюсь, у тебя не будет шанса самой спросить у него.
– И что, он один на весь мир? Как успевает?
– Я думаю, что он отвечает за свой участок. Или идет куда глаза глядят, а там как получится.
– А если кто-то умер, а его рядом нет? И других тоже?
– Не знаю.
Ольвия перестала плакать. На сгибе локтя, в котором она прятала лицо, уже подсыхают пятна слез. Рюкзак опустел и осунулся. Размахивая хвостом, Грей тычется носом в ладонь хозяйки.
– Вы здесь?
Ольвия спрашивает это, не поворачивая головы, у ивы, у ветра и даже у моря, которое прячется за горизонтом. Вместо ответа, Юлия кладет ей ладонь на плечо. Ольвия накрывает ее своей и оборачивается. За время, которое она провела наедине с могилой мужа, слезы вымыли из ее глаз все цвета.
– Хотите познакомиться?
Книжник и Юлия садятся рядом с Ольвией. Кот по очереди подставляет спину под их ладони.
– Саша подарил мне красивую тонкую вазу из прозрачного стекла. Сейчас я думаю, что это было единственное, чем он хвастался в жизни. Как он нашел настоящего стеклодува. Как много и долго им пришлось возиться, вымывать и вычищать песок прежде, чем он получился достаточно чистым. Саша подарил мне вазу и поцеловал в щеку. Тогда я впервые и почувствовала, как от него пахнет вином. Сначала запах можно было услышать только при поцелуе, но он рос, разбухал, окутывал его. Саша был хорошим мужем все это время, кроме самых последних дней, когда Йоэль умирал. Он был слишком добрым. Точно говорю. Хотя для него это было сложно. Саша не отличал, где начинается доброта и заканчивается слабость… Мой сын умер, а муж растворился в вине. Мы ушли. Я хотела жить вдалеке от места, где умер Йоэль. Подальше от пруда, в котором он стал ряской. Мы шли дни напролет. Ехали на попутках. Тогда они еще встречались. Запрыгивали в вагоны и ехали до первой остановки. Саша предлагал остановиться, а я хотела бежать еще дальше. В один из дней мы шли особенно долго. Он устал и начал пить еще до вечера. Споткнулся и упал. Что-то зазвенело. Моя ваза… Я попросила взять ее с собой. Она не занимала много места, в ней хранились мои платки и полотенца… Я накричала на Сашу и прогнала. Он ушел. А потом я услышала крик и побежала. Увидела его с проломленной ступней, в которую вцепился старый охотничий капкан. Он кричал, пока я пыталась разжать челюсти, кричал когда я перевязывала рану полотенцем, которое хранила в вазе. У Саши была фляжка с водкой. Я хотела вылить ее на рану, но внутри осталась только пара капель. Вокруг не было никого, кто бы помог. На заправках не нашли аптечек. В придорожных кафе тоже. Я помогала Саше идти, и мы дошли до этого места. Его нога, она… Ему становилось все хуже. Он потерял сознание и больше не нашел его. Прямо здесь он умер. Несколько дней я рыла могилу руками. У меня закончились еда и вода… Неподалеку я нашла ручей, в котором водилась мелкая рыбешка. Мелкая, одни кости. А когда у меня получилось вырыть могилу, мой муж, мой Саша, мой милый, уже…