– Мона… Что? Откуда у нее имя?
– Оно не настоящее, не злитесь. Мы меняли его каждый день.
– Если ты действительно хочешь имя, то перед тобой человек, который придумал правило, что все имена подтверждаются им. Других правил про имена пока еще никто не придумал. Все будет официально. Мы попробуем сделать так, чтобы ты вспомнила себя. Если не получится, то проведем ритуал называния.
– Хорошо. А я смогу потом взять имя, которое мне дали раньше, если найду его?
– Да, так можно. Это твое право, выбрать себе ту травму, которую ты хочешь. С такой свободой можно мириться.
– Выберете его сами?
– Я или кто-то другой. Можем тянуть бумажку из корзины, если готова отдать это решение на волю других вещей. Я подтвержу, что оно действительно твое. Запишу его в документах.
– Хочу, чтобы придумал он, – Мона указывает на книжника.
Игра третья, которая осталась не сыгранной
– Ты уже придумал?
– Еще нет.
…
– А теперь?
Книжник и Мона лежат на плоских узких матрасах. Половицы под их головами скрипят от подступающих и убегающих волн. Чуть раньше они попытались решить, тошнит их обоих или нет. Сошлись на «нет». Силин пообещал, что надолго они в Колыбели не останутся. Проверка памяти, присвоение имени и все.
В доме, который им отдал монах, кроме матрасов, есть только покрытый солью сундук и пара керосиновых ламп. В сундуке лежат тонкие одеяла, сверток щепок для розжига очага и посуда.
Еще полдень, но в доме темно. Двери и окна закрыты, чтобы не впускать внутрь холодный морской ветер. Книжник чиркает спичкой и зажигает лампы. При свете матрасы кажутся еще уже и тоньше.
– И ты не скажешь мне имя заранее? Вдруг оно мне не понравится?
– «Это ваша первая травма рождения». Тебе придется некоторое время поносить это имя. Как ты носишь мою одежду.
– Могу вернуть ее хоть сейчас.
– А здесь есть чем ее заменить? Если тебя устроит костюм из рваных пакетов и сетей – тогда я ничего не имею против. Раздевайся.
– Я передумала.
…
– Мне скучно. Хочешь сыграть во что-нибудь?
– Не очень.
– Давай в правду или желание.
– Нет. Я всегда буду выбирать правду. Ты потребуешь рассказать о моем прошлом. А я этого не хочу.
– Ты скучный.
Фон Силин в очередной раз перебирает картотеку. Рядом на столе лежат страницы с набросками незаконченного сценария ритуала. Книжник собирается назвать придуманное имя, но в этот момент фон Силин (печальный монах, не придумавший себе бога) останавливает его, будто бы нечаянно вспомнив кое о чем. Достает из-под циновки сложенный конверт, открывает его и называет настоящее имя Моны. Завершает сцену немой восторг собравшихся.
В этот раз, как и до этого, в картотеке не оказывается анкеты, которая могла бы принадлежать девушке. Для кульминации нет материала. Силин в последний раз проводит пальцами по корешкам документов. Некоторые из них позеленели от плесени и напечатанные слова расплылись.
Одна часть сценария всегда остается на вырванных страницах. В эффектном и коротком монологе фон Силин рассказывает, что картотека намеренно не вечна. Влажный воздух моря и соль постепенно убивают ее. Бумага гниет, краска бледнеет и смывается. Когда карточка портится, имя становится личной проблемой носителя. К счастью, у фон Силина исключительно хорошая память, чтобы помнить даже тех людей, карточки которых уже испортились. Весь архив, который хранится в бывшем аэросолярии, служит только поддержкой для его памяти. Об этом Силин не пишет даже в черновиках. Способность забывать, пусть и выдуманная, это удачная рифма для гниющей картотеки.
Силин откладывает заметки и садится за пишущую машинку. Заправляет в нее лист бумаги. Оставляет пустую строку там, куда позднее будет вписано имя. Начинает печатать: рост, примерный вес и еще более примерный возраст, цвет глаз и волос, отсутствующие особые приметы. Описывает, как она примеряет на себя чужое поведение: манеру Ольвии поджимать губы, привычку книжника не смотреть на собеседника во время разговора, массировать корни своей руки-ветви и отбивать пальцами ритм старой песни. Жест фон Силина, поглаживание подбородка во время размышления, она копирует еще неуверенно. Монах отмечает, что это типичное поведение тех, кто пропал ночью сезона дождей.
Книжник болтает ногами в воде, сидя на нижней ступени лесенки, которая опускается прямо в море. Он видит Ольвию, которая выходит из двери соседнего дома. Грей садится у ее ног. Женщина пытается что-то сказать и не может перекричать шум дождя. После нескольких неудачных попыток Ольвия складывает ладони вместе, а потом прижимается к ним щекой. «Я иду спать». Книжник кивает и Ольвия скрывается в темном проходе. Ее кот еще некоторое время сидит у порога, а потом тоже уходит в дом.