В небольшом оркестре есть пустующее место. За пианино никого нет и клавишные молчали всю ночь. Книжник повторяет, что не умеет танцевать, но может сыграть для девушек и остальных. Это их устроит?
Из толпы летят недовольные крики. Танец немного задерживается, пока книжник садится за инструмент. Пальцы левой руки легко пробегают по клавишам. Превращенная в руку ветвь остается без дела. Она слишком медлительная и недостаточно ловкая.
Книжник начинает играть. Пианино немного расстроено, но звучит сносно. Будь поблизости Май, она бы узнала мелодию одной из песен, фрагмент которой восстановил Николаек. Ее продолжение книжник придумал таким, чтобы его можно было сыграть одной рукой.
Мотив подхватывает оркестр, другие инструменты подставляют плечо там, где ноты летят мимо. Книжник оборачивается и видит, что люди уже увлечены танцем. Притащившие его девушки кружат друг друга и смеются. По танцующим прокатывается волна недовольного гула, но дело не в музыке. Так они отвечают начавшемуся дождю. Когда в мелодии находится простое место, где не надо смотреть на клавиши, книжник поднимает глаза к танцующим. Ищет среди них Май, но не находит.
Еще одно прощание
– Май, ты читала много книг? Я прочитала достаточно и поняла, что мне больше всего не нравится в них. Концовки. Все эти истории заканчиваются. Иногда я думаю, не было ли это перепутывание всех страниц странным благословением. Чтобы ни одна книга и ни одна история не закончилась. Этот книжник… Он мне нравится, вроде хороший парень. Только его работа – это упражнение в смерти. Все истории, все маленькие приключения подходят к концу. Особенно если это приключение – жизнь… или наше знакомство.
Тоува за спиной Май прерывает речь, чтобы откашляться. Ей нужно перевести дух, прежде чем идти дальше в лес. Май поднимает бутылку с лунным светом повыше, чтобы осмотреться. Они уже забрели в самую чащу.
– Хотя об этом стоит говорить с книжником. Кажется, его книги интересуют больше, чем тебя.
Тоува сплевывает в траву. Оглядывается по сторонам и подбирает обломанную ветвь с подходящим изгибом. Опирается на нее, как на трость, и приближается к дереву. Завязывает на стволе узел из светоотражающей ленты.
– Я тоже люблю истории, – отвечает Май. – Каждый раз, когда я начинаю читать или слышу новую, я страшусь именно того, что она закончится.
– А знаешь, чего я боюсь?.. Я боюсь боли, Май.
В кронах деревьев путается порыв ветра. Тоува говорит что-то еще, но ее слова заглушает шелест листьев. Такой громкий, что походит на овации.
– Какая странная лампа… Она не погаснет? – Тоува смотрит на бутылку света в руках Май. – Нет? Хорошо. Тогда я попрошу тебя пройти со мной еще немного. Спасибо, что согласилась. Мы не близки. Я тебе никто и ты мне тоже. Наверное, я должна быть благодарна хотя бы за это. Незнакомка, провожающая в смерть. Лучше, чем в полном одиночестве. Спасибо, что ты здесь, со мной.
Они идут дальше, в самое сердце леса. Где много сломанных ветвей, поваленных деревьев, перепутанных корней и кочек. Чем глубже в лес они забираются, тем сложнее им идти. Тоува чуть не падает, споткнувшись обо что-то. Почти минуту они выпутывают ее ногу из сложного сплетения ветвей, в которое она угодила, как в капкан. Выбравшись из ловушки, Тоува оставляет на другом дереве узел из сигнальной ленты.
– Ты боишься только боли?
Май берет попутчицу за руку и ведет дальше.
– Еще смерти. Я не хочу умирать, Май. И не хочу делать это в муках. Не хочу, чтобы он запомнил меня такой. Дальше будут только мольбы дать обезболивающее и крики. Мне уже очень и очень больно… Я говорила, что чувствую, будто скоро умру. Я должна умереть сегодня. Мне поможет усталость, я вымотаюсь в этой дороге через лес. Я уже придумала, что сделаю, если буду чувствовать себя слишком живой… У меня все с собой. Когда ты уйдешь, меня заберет ночь. Я все забуду. Не придется прощаться, плакать и просить быть сильным, жить дальше. Если я забуду даже свое имя, то кто умрет? Дешевая уловка, но мне кажется, что умирать будет просто некому.
Тоува сжимает руку Май крепче и позволяет увести себя еще глубже в чащу. Дождь начинает лить с новой силой и лес заполняет шум, похожий на тот, что издавал телевизор Николаека, когда в нем не было ничего кроме черно-белой ряби. Внезапно Тоува останавливается. Май продолжает тянуть ее за руку, но больная и хилая женщина неподвижна как гранитная плита.
– Хватит.
Тоува смотрит на свою проводницу и аккуратно отпускает ее руку. Она бережно кладет трость на землю и обнимает Май так крепко, как только может. Через ткань одежды и промокший дождевик девушка чувствует быстрое сердцебиение и болезненный жар. Она обнимает умирающую в ответ. По лесу пробегает новая волна шума.