— Жизнь будто сама генерирует сюжеты, только и успевай записывать, — Илмари взглянул на меня, и его губы тронула мягкая и загадочная улыбка.
— Может, просто древние боги разбрасывают подсказки, а я их собираю и вплетаю в истории, — в тон ему отозвалась я.
— Да, я подозревал, что у писателей все именно так и работает!
Мы отправились дальше по Руа Аугушта, похожей на иллюстрацию в красочной энциклопедии. Все дома были украшены разноцветной плиткой; мостовые — выложены монохромной, отчего казалось, будто шагаешь по картинам Эшера. Повсюду сновали люди. Много, много, много людей; все они шумели и галдели без остановки.
Издали доносились обрывки бодрой фольклорной мелодии. Очень скоро мы набрели на ансамбль местной школы чародейства и волшебства: студенты в черно-белой форме исполняли народные песни и играли на каких-то невообразимых музыкальных инструментах. Мы с Илмари затерялись в толпе зрителей и остались посмотреть представление.
Сначала две девушки кружились в безумной пляске; мелодия подхватила их и унесла; а потом они вдруг действительно оторвались от земли и замерли в воздухе… Волосы девушек трепал налетевший ветер, они улыбались и выглядели такими счастливыми.
Мелодия стихла; раздался шум аплодисментов, и девушки изящно опустились обратно на землю.
— Интересно, как люди живут в мирах без магии, — я задала этот вопрос скорее самой себе, но Илмари внезапно ответил:
— Не так уж и плохо, — он пожал плечами, усмехнувшись, но я вдруг ощутила холодок нерассказанной истории, которая обитала между строк, вдали от чужих глаз. Мы все таскаем с собой целые библиотеки личных драм, триллеров и детективов, иногда пыльные тома разваливаются на части, а мы сами рассыпаемся ворохом страниц.
Я совсем его не знала. Только факты: Илмари Ярвинен, 32 года, журналист. Я не стремилась узнать больше. Этот человек казался мне ненастоящим, невозможным, будто я сама его придумала.
Студенты начали новое представление. Мы снова отправились в путь и через пару минут оказались у Площади Коммерции с великолепной эпической аркой и симпатичными галереями Биржи. Илмари повел меня к Тежу — загадочному водному пространству, которое скорее напоминало залив, нежели океан или реку. С набережной открывался вид на мост и противоположный берег; в лицо дул совершенно океанский ветер, и я вдруг осознала, что это место мне очень нравится.
На холме возвышалась уменьшенная копия статуи Иисуса-Искупителя из Рио-де-Жанейро, сплошь оплетенная лианами Артерий и Вен. Иисус сиял от естественной иллюминации энергии Искры, и я подумала, что отношения людей с собственной планетой породили поистине причудливый культ. Вера в божьего сына, взявшего на себя грехи человечества, соединилась со знанием о Сердце Мира, разумной сущности, душе планеты.
Мы сделали привал в ресторанчике. Стремительно темнело, и официанты зажигали магические светильники. Я заказала глинтвейн и целую тонну морских гадов; Илмари ограничился пинтой местного пива.
— Не возражаешь, если я запишу небольшое интервью? Можно будет выпустить через пару дней и привлечь больше внимания к сериалу. — Илмари вытащил из рюкзака диктофон и положил на стол.
Этот жест заставил меня нервно поежиться.
— Давай попробуем, — кивнула я, стараясь не выдать своего волнения. — Только я сначала поем, ладно? А то мини-осьминоги не дают мне покоя.
— Да-да, конечно, без проблем, — Илмари повертел в руках свой стакан, а потом внезапно прибавил, — я уже и забыл, какими непростительно-вкусными они бывают.
— Аллергия?
Илмари пожал плечами.
— Вроде того.
Он не стал вдаваться в подробности. Мне принесли еду: это на время избавило меня от необходимости поддерживать беседу. Илмари достал блокнот с ручкой, и я поняла, что потом мы и впрямь будем говорить о работе.
Мне стало не по себе: от красоты Лиссабона в свете загадочных молний, от голоса Илмари, от ощущения какой-то жуткой, нереальной кинематографичности происходящего. Слишком неправильно, чересчур хорошо, в жизни все иначе. Открой глаза, Асгерд, вернись. Мир тонул в предчувствии. Возможно ли, что конца света?
Энергия Искры пульсировала в Венах, и ее свет отражался от поверхности Тежу. Момент закручивался в спираль, превращаясь в катушку старой пленки; момент распадался на кадры, сплошь мельтешение крупных планов и сумасшедших пейзажей.