Кёниг выглядит скучающим. Такигава, настоящий воин, сидит, заворожённый. Глаза Робин блестят, влажные от слёз.
«Они сломали меня телом, но не духом». Зарек внимательно смотрит в глаза каждому человеку в своей аудитории.
«Аллах ни на минуту не покидал меня. Меня отправили в Кабул на публичную казнь. Мои братья ждали своего часа и напали на советский караван. Машаллах.
Земля была полита кровью неверных».
«Тебе суждено было сбежать», — говорит Робин.
«Это было дело рук Аллаха, — заявляет Наджибулла. — Я всегда был и остаюсь лишь слугой его воли».
ЧАСЫ ПРОХОДЯТ. Мы едим и пьём. Газан и Барьял по очереди рассказывают истории. Газан о тех днях, когда они с Зареком сражались с советскими войсками на высокогорных перевалах.
Среди солдат разговор заходит о советской тактике: использовании моторизованных подразделений для загона моджахедов в ловушки, расставленные десантниками.
«Они всегда опаздывали», — говорит Газан. «Я пришёл к убеждению, что советские хронометристы не умеют делать хорошие хронометры, потому что им никогда не удавалось синхронизировать свои атаки».
Зарек смеётся: «Десантники были хорошими бойцами.
Они были стойкими. Они плохо знали местность, но умели лазать. Однажды рота советских солдат поднялась на гору и атаковала нас с тыла. Мы никак не ожидали, что они полезут на гору. Мы ждали вертолётов, которые так и не прилетели. Когда десантники атаковали, мы были застигнуты врасплох.
«Эти вертолёты были настоящими дьяволами, — говорит Газан. — Стрелки охотились за нами и убивали. Они часто использовали две-три пушки, чтобы убить одного человека».
«Пока наши американские друзья не привезли нам ракеты»,
Зарек улыбается.
«Стингеры», — говорит Кениг.
«Да», — кивает Зарек. «Стингеры». Ты дал нам много этих ракет, и мы перестреляли ганбёрдов. Ракеты оказались эффективнее той ракеты, которую я использовал в тот день, когда ганбёрд загнал меня в угол. «Стингеры» выиграли для нас войну».
«Потом американцы попытались выкупить их обратно», — усмехается Барьял.
«О, да», — Зарек с энтузиазмом подхватывает тему. «Америка так богата, что дала нам много ракет. Потом, после войны, они испугались, что мы будем использовать ракеты против коммерческих самолётов. Поэтому они выкупили их обратно».
«Угроза была реальной», — говорю я ему.
Зарек качает головой. «Нет. Там были безумные моджахеды. Среди нас были фанатики, обученные ваххабитами – саудовцами – в медресе. Они использовали ракеты. Они не продали свои ракеты обратно. Они причинили много бед вам и нашей стране».
Тон военачальника становится педантичным. «Пойми, — говорит он Кёнигу, — мой народ был рад, что война закончилась.
На нашей земле не было американцев. Не было советских войск. Не было нужды в джихаде. Саудовские моджахеды развязали гражданскую войну. Они нашли причины для продолжения джихада.
«Позвольте им остаться», — говорит Кениг.
«Талибан позволил им остаться», — поправляет его Зарек. «Америка продолжает вмешиваться в дела, в которых не разбирается.
Взгляните на опиум. Америка мало заботится об опиуме. Почему? Мак выращивают на огромных полях за пределами американских авиабаз, а вы ничего не делаете. Вы бомбите мои караваны в три раза чаще, чем караваны Шахзада.
Однако именно опиум Шахзада финансирует войну против вас.
Зарек смотрит на Кёнига. «Почему ты бомбишь меня чаще, чем Шахзада?»
«Я не знаю, знаем ли мы это».
«У меня бизнес. Я считаю грузы». Зарек откусывает кусок баранины, тщательно жуёт. «Считать несложно».
«Если это правда, — говорит Кениг, — а я в этом не уверен, то вы с Шахзадом делаете что-то по-разному».
С лукавым блеском в глазах Зарек говорит: «Кто-то делает что-то другое».
Я вспоминаю свои миссии в Таджикистане и Китае. Я изучал маршруты, игроков. Я изучал Наджибуллу и Шахзада, написал книгу для генерала Энтони. Я не видел никакой разницы в их действиях.
«Для Америки, — пожимает плечами Кёниг, — одна партия опиума ничем не отличается от других. Вы все воюете с нами».
«Думаю, это ненадолго», — улыбается Зарек. «Наступит мир. Америка заберёт своё оружие, свои деньги и своё…
Молодые люди. Он покинет эту землю, и джихада больше не будет. Многие проблемы будут решены, когда вы уйдете. Остальные мы решим сами.
«А как же опиум?» — усмехается Кениг.
«И что с того?» Зарек разводит руками. «Афганский опиум не найти на улицах Нью-Йорка. Какая тебе разница? Пусть англичане, французы и немцы поинтересуются. Они не хотят тратить деньги. Возможно, у них просто нет денег на расходы».