* * *
Я видела мягкую пустоту низкой, неприбранной, почти что уничтоженной комнаты; молочный лоск в стекле распахнутого окна и врывающийся с улицы искусственный шум; пробивающиеся через жалюзи лучи; лучи на нетронутом кактусе; как вражеская любознательность выпотрошила картотеку.
– В посудной лавке побывал слон…
От чувства беспомощности кусая губы, я легла на застеленный бумагами пол.
Не на мои, а на дедушкины плечи возложена судьба моего клиента. Перед глазами маячит несделанное, что определяет мою несостоятельность. Сколько усилий, чтобы подняться; чтобы возвести памятник не требуется столько сил. Я драматизирую. Слишком поздно… Слабость грусти…
Когда проснусь, будут ли я оплакивать в сожалении?
Безымянный, часть третья
– На рассвете выходим. Перед отходом не забудьте проверить снаряжение.
Оглядев присутствующих, мужчина спрыгнул с ящиков, заменявших ему трибуну. Он пригласил нескольких членов созыва на разговор и скрылся с ними в двухэтажном амбаре. Толпа лениво расходилась по ночлежкам.
«Пропадите пропадом», – проговорил я про себя.
…
Лежа на кровати с меховой подстилкой, я тупым взглядом уставился в расплывающийся в темноте потолок.
Меня не было в списке. Опять. Опять ни во что не ставят, будто я пустое место! Я не раз доказывал, что могу принести пользу. Но им плевать. Козел отпущения, олицетворение отцовского греха. На мне метка несмываемого позора.
– Пс-с, рыба... Эй, рыба! – раздался приглушенный девичий голос в раскрытом окне.
– Меч.
– Разбудила? – спросили меня, забираясь в комнату.
– Нет. А ты чего? Где твои?
– Обсуждают что-то с советом. Нам не помешают, – послышалось, словно над самым ухом.
– Давай поменяем пароль, – отворачиваясь к стенке, сказал я. – Что это вообще за рыба такая – меч? Или меч в виде рыбы? Он сделан из рыбьей кости?
– Гадалка, та, что напросилась к нам, видела как-то улов моряков – крупную мощную рыбеху с хоботом, похожим на шпагу.
– Чушь собачья. И шар ее – подделка. Она не гадалка, а нахлебница, умеющая забалтывать глупцов.
– Мы никогда не были у океана, у этих водных широт. Что там растет? Какие обитают существа?
– И ты туда же?
– Ну спасибо! Я не дура, как ты мог подумать. У нее язык подвешен, да, складно и правдоподобно лопочет, но я давно ее раскусила. И знаешь, что? Послезавтра она прихватит вещички и свалит.
– Если удумала воровать, то кроме лошадей воровать-то и нечего.
– Уйдет по-тихому. Кошки гуляют сами по себе.
– Надеюсь, жизнями она запаслась.
– Слушай… – Веянье чужого тела приблизилось и ощущалось на участках кожи, незащищенные одеждой. – Ты отдаляешься. Это беспокоит меня.
– Вторая по статусу женщина переживает за осиротевшего бездельника.
– Моя обязанность – поддерживать племя и участвовать во всех его процессах. Но ты важен гораздо больше.
– Почему?
– Слова шувани – мои слова. Мне предначертано скрепить себя узами любви. И я счастлива, что сделаю это с тобой.
– Кажется нелепым, кажется невероятным заведомо ложный союз. Всеведущая сакральными знаниями и полукровка. Нам не позволят быть вместе. Ворвись сейчас, твои родители публично бы высекли меня или прогнали бы из племени.
– Не сетуй на них. Власть мне уготована, и я разберусь с ними. И с теми, и с этими, и с другими.
– Даже из уст юной госпожи это звучит слегка пугающе.
– Пока в наши отношения не лезут, ничего не случится. Хе… хе… Нашлю таких проклятий, что дождь из лягушек покажется сущим пустяком.
– Бедные лягушки...
– Так что тебя мучает?
– Ох, если бы я мог разобраться.
– Забыл, с кем разговариваешь?
– Ладно… Видение. Какую ночь подряд я слышу, как где-то бренчит связка ключей. Их сотни, тысячи. Их с короткими интервалами вставляют в замочную скважину, но ни один из них не подходит… После того, как отец умер от хвори, мне стало противно здесь находиться. Я будто чужой среди своих, свой среди чужих.