— Чего вы хотите?
Токоннен все так же гордо ответил:
— Мы хотим знать твои намерения, землянин, ибо ты очень озадачил нас.
— Как так?
— Ты сделал нас беспомощными, — пояснил Токоннен, — но не убил нас, а решил сбежать, хотя наверняка знал, что мы вскоре оправимся и бросимся в погоню. Так зачем ты пошел на этот ненужный риск?
— Вы и в самом деле были беспомощными, — сказал Жуан, — и поэтому я не мог… причинить вам зла… Тем более в это время года.
Токконен выглядел крайне удивленным.
— Время года? При чем тут оно?
— Рождество… — Жуан сделал паузу. Он чувствовал, как возвращаются к нему силы и ясность рассудка. — Вы о нем не знаете. Это праздник, который… э… напоминает нам о том, кто однажды, очень давно, пришел к нам, землянам, со словами о мире и о многом другом. Для нас это время священно. — Он положил руки на панель управления. — Но не это главное. Я только прошу верить, что мы не желаем вам зла. Отойдите. Я собираюсь поднять эту штуку в воздух.
— Нет, — возразил Токоннен. — Подожди. Прошу тебя, подожди.
Некоторое время он молчал, молчали и его воины.
— То, что ты сказал нам… Мы должны знать все до конца. Расскажи, землянин.
После того как Жуан радировал на базу, что все в порядке, там перестали беспокоиться и все занялись своими делами. Работать весь шестидесятичасовой день было невозможно, да никто и не пытался. Незадолго до полночи дела были завершены, и настало время отдыха. Четверо сотрудников занялись подготовкой рождественского приветствия ожидаемому кораблю.
Когда люди начали работать снаружи, вокруг стали собираться заинтригованные жители Дахии. Они высыпали на рыночную площадь и молча наблюдали за действиями землян. Овербек тоже вышел «на улицу», чтобы, в свою очередь, посмотреть на аборигенов. Прежде ничего подобного здесь не случалось.
Дерево установили прямо на каменных плитах, которыми была выложена площадь. Его прямые ветки и жесткая листва даже отдаленно не напоминали земную елку, но это были пустяки. Увешанное самодельными украшениями и гирляндами огней, которые Китсон смастерил из запчастей к электронным приборам, оно выглядело очень нарядно. Перед деревом установили декорацию, сконструированную Жуаном. Взошедшая луна, мощные звезды Плеяд и сверкающая вуаль туманности освещали все это морозным блеском.
Китсон и Гупта занимались оформлением, а Ногуши и Сарычев, у которых были вполне приличные голоса, репетировали. Они пели, и дыхание белым облачком застывало в воздухе:
Приглушенные возгласы вырвались у жителей Дахии, когда Жуан посадил свой флайер: следом за ним из кабины на землю спрыгнул абориген в стальной кирасе. Овербек, предупрежденный Жуаном по радио, был готов к этому и сделал знак Раффеку, представителю Старейшин. Человек и айвенгианец вместе подошли приветствовать вновь прибывших.
Токоннен произнес:
— Видимо, мы не правильно поняли ваши намерения, жители города. Так сказал мне землянин.
— А его господин объяснил мне, что мы слишком поторопились, — добавил Раффек. — Не исключено, что оба они правы.
Токоннен прикоснулся к эфесу шпаги и предупредил:
— Мы не собираемся уступать ни в чем, что священно для нас.
— Мы тоже, — ответил Раффек. — Но наши народы, без сомнения, могут прийти к соглашению. Земляне готовы помочь нам в этом.
— Сейчас, в сезон их Принца Мира, они, наверное, проявят мудрость.
— Да. Я и мои братья уже думали об этом.
— Но откуда вам это известно?
— Нас заинтересовало, почему земляне начали создавать красоту здесь, где ее можем увидеть и мы, в стороне от их ужасающе жаркого жилища, — сказал Раффек. — Мы спросили. И тогда они рассказали нам о том, что произошло когда-то в земной пустыне и что научило их жить в мире.
— Здесь и в самом деле есть над чем подумать, — кивнул Токоннен. — Те, кто верит в мир, могущественнее нас.
— И именно война погубила Империю. Но прошу, — пригласил Раффек, — будь сегодня моим гостем. А завтра поговорим.
Они удалились. Тем временем люди обступили Жуана, а Овербек снова и снова пожимал ему руку.
— Ты гений, — говорил он. — Мне не мешает кое-чему поучиться у тебя.
— Нет, пожалуйста, сэр, — запротестовал ученик. — Все произошло само собой.
— Если бы поймали меня, все вышло бы по-другому.
Сарычев, казалось, был крайне удивлен.
— Я не совсем понимаю, что все-таки произошло потом, — признался он.
— Разумеется, со стороны Жуана было весьма благородно убежать от этих кочевников, а не уничтожить их, имея для этого возможность. Но ведь только это не могло сделать их такими кроткими и мягкими.
— О нет, — усмехнулся Овербек. Кончик его сигары то разгорался, то затухал, словно мигающая звезда. — Они так же самолюбивы, как и прежде. Впрочем, как и люди. — Помолчав, он рассудительно пояснил: — Изменилось одно: они теперь согласны выслушать нас. Они вполне способны серьезно воспринять наши идеи и поверить, что мы будем достаточно честными маклерами, чтобы выполнить роль посредника между ними и Дахией.
— А почему они раньше не соглашались на это?
— Боюсь, это моя вина. Я не учел одну важную черту характера, присущую всем айвенгианцам, хотя должен был обратить на это внимание. В конце концов, человеческой натуре это тоже присуще.
— Но что именно? — спросил Гупта.
— Потребность к… — Овербек замолчал. — Скажи им сам, Жуан. Ведь именно тебе удалось увидеть истину.
Юноша вздохнул:
— Не сразу. Я только понял, что не могу заставить себя убивать. Когда же еще, если не в Рождество, легче всего можем мы простить своих врагов? Я сказал им об этом. Потом… когда внезапно их отношение полностью изменилось… я догадался, в чем дело. — Он с трудом подбирал нужные слова. — Они знали, — и горожане, и кочевники, — что мы сильны, у нас есть оружие, которому они ничего не могут противопоставить. Это их не пугает. Им приходится быть бесстрашным, чтобы выжить в таком суровом мире, как этот.
Но еще им приходится сохранять преданность своим идеалам. Они должны верить во что-то более великое, чем они сами, иначе не смогут преодолевать бесконечные трудности. Для Дахии такой идеал — Империя, а для пустыни — свобода. И они готовы умереть за идеалы.
Но вот пришли мы, земляне. Мы предложили им честную, выгодную сделку, но это и все. У нас, казалось, не было иного мотива, кроме материальной выгоды. Они этого понять не могли, мы выглядели в их глазах слишком странными, поэтому они никогда по-настоящему нам не доверяли.
Теперь же, когда они узнали, что и у нас есть свои святыни… Ну, в общем, они теперь считают, что мы не так уж отличаемся от них, и готовы прислушаться к нашему совету.
Жуан застенчиво улыбнулся:
— Лекция слишком затянулась, не правда ли? Я очень устал и хочу есть. Разрешите мне пойти домой, поужинать и лечь спать?
Он пошел через площадь, и вслед ему неслись слова рождественского гимна:
…Надежды и страхи всех времен сойдутся сегодня в тебе…