Славка умолк, чтобы перевести дух и сделать затяжку сигаретой, Паша подхватил и продолжил:
— Сейчас все переходят на бригадный подряд…
Димка-Чебурек подмигнул Славке:
— Работали, знаем: там при деньгах ходит тот, кто похитрей, да у кого язык без костей.
— Ну, почему же? — возразил Паша. — Как раз с деньгами все просто и понятно. — Он щелкнул авторучкой, придвинулся к столу и стал вычислять на пачке из-под сигарет: — Сорок метров ствола по шестьдесят рублей метр — две четыреста… Плюс надбавки: полевые, безводные, получается четыре шестьсот и полторы тысячи премия за весь ствол. В три месяца уложитесь — получай премию. За месяц третью часть сделали — от полутора тысяч пятьсот вам на премию… Все понятно и просто!
— А не уложимся в срок, премия тю-тю, сразу за три месяца?.. Уп! — Дед ойкнул и захлебнулся от подзатыльника. — Ты чо? А если я врежу?
— Не перебивай начальство!
Паша снова стал терпеливо объяснять:
— Сейчас вы как работаете? В первой половине месяца суетитесь, нагоняете план, потом, если видите, что не успеваете, бросаете работу. При подряде можно и месяц без премии сидеть и два, но если вытянул работу к сроку, получите все упущенное разом. И вам выгодно, и экспедиции.
— Позакручено, — пробубнил губастый Фокин и поскреб кудряшки на затылке, — не поймешь. Может быть, одна смена с двух шурфов в один котел, другая в другой?!
— И что тогда? — настороженно спросил Лаптев, — одни балду бьют, другие пашут — а деньги поровну?
Паша почувствовал, что начинает злиться: проще некуда, а им все чтото непонятно. Так и подмывало ударить кулаком по столу, но он взял себя в руки, кивнул в сторону компрессорщика:
— Игорь недавно хорошо сказал: на себе экспериментируют только дураки. Нормальные люди смотрят, что получше у других, изучают чужие ошибки, перенимают полезное… Зачем изобретать новое, если есть уже проверенное? Ну что тут непонятно?
Проходчики примолкли. Чебурек раскурил сигарету, заговорил, будто размышлял вслух:
— Выдумывают, выдумывают, а все одно: кому живется лучше всех? — Обвел товарищей взглядом, будто ждал разгадки, но сам и ответил: — Нулям!
Люди есть такие — нули. Что он есть в бригаде, что его нет, в смысле пользы… А чего им?! Шевелятся для вида: ничего не сломают, лишнего не скажут, не пьют, не дебоширят. И премия при них, и фотография на доске почета… Я не про то, плохо или хорошо работать с подрядом, — поправился, — накипело!
— От таких избавимся! — сказал Паша.
Хвостов рассмеялся, насмешливо поглядывая на начальника: молодой, дескать, еще, горячий. Паша понял звеньевого, повел рукой с раскрытой ладонью: цыплят по осени считают, потерпи!
— Как ты от них избавишься? — недоверчиво спросил Славка. — На следующий сезон не возьмешь что ли?
— Нет проблем! Пишите заявление на мое имя, с подписями всех членов бригады… — Паша качнул головой: — Не надо заявления — так скажите и уберем!.. Ну, так как насчет бригадного подряда? — напомнил.
Проходчики молчали. Они, может быть, и желали попробовать, но ждали инициативы от начальника. Тогда проще: не получилось — он дурак!
Ну, привязался, салага — было написано на их лицах.
И Максимов пошел на хитрость:
— Миша?
Бригадир Лаптев кивнул:
— Можно попробовать!
— Хвостов?..
Уезжали смены. Встретившись с прибывшими, напутствовали:
— Под вагончиком новый перфоратор, обсадка за баней и цепь-пила за калорифером.
— Обязаны дать семь метров… Можно больше. А за нами не заржавеет.
Начальник геологоразведочной партии, подписывая наряды, проворчал:
— Экспериментируешь? Аккордный наряд — это хорошо: звонили из управления, интересовались, как он у нас внедряется, а люди у тебя того — донская вольница. Слышу, Паша, Паша! Что за Паша?
— Разве меня Колей зовут или как? — Максимов притворно изобразил на лице непонимание.
— Павел Афанасьевич!.. Приучай к дисциплине. Авторитет пора иметь.
— У меня, вообще-то, есть свое понятие об авторитете, — приглушенно буркнул Павел.
Начальник партии или не понял иронии или сделал вид, что не расслышал. Проворчал:
— Чтоб вольницу с корнем выдрал!
Паша вышел из конторы, пнул подвернувшуюся консервную банку, выругался. Ночью жег спички, смотрел на часы — перевалило за полночь, а мысли донимали, как потревоженный пчелиный рой. Он сел на скрипнувшей койке, пошарил голой ступней по линолеуму, придвинул тапочки, посидел так, покачиваясь, затем поднялся, включил свет и начал одеваться.