Когда я вошел, главный поднял на меня глаза и спросил спокойно:
— Что у вас там с Беленьким стряслось?
— С Беленьким? Ничего. А что?
— Ничего? А почему же он жалуется, что вы предвзято относитесь к его работе и к нему лично, что вы, дескать, давно камень за пазухой держали и вот нашли момент, что вы…
Дальше я его почти не слышал. Я, честно говоря, растерялся. Мне всегда кажется ненужным и глупым доказывать очевидное. Ну за что я буду оправдываться, бубнить главному: «Нет, я не такой. Я хорошо отношусь к Арнольду Михайловичу Беленькому. Я всегда уважал его и никакого камня против него не прятал и не прячу. Я просто от всей души хотел помочь товарищу, который по неизвестным мне причинам сделал плохую работу…»
Надо же, как подло по отношению ко мне поступил Беленький, вот так — хлоп — и готово, и теперь распинайся. Ведь это она, подлость, только того и ждет, чтобы невиновный начал оправдываться, это ее изощренная политика — сместить акценты, замутить воду, а если получится, то вообще все поставить с ног на голову. «И тогда, — рассуждает она, — в этой мутной водице наговоров, клеветы можно будет порезвиться во славу несправедливости».
— Так что же вы молчите, Громов? — вдруг ясно и близко услышал я.
«Чего молчу — чего молчу! Обидно до слез, оттого и молчу. И злость разбирает! Плюнуть бы на все! Послать подальше этого Беленького! Ну а, собственно, что ты паникуешь, Павел Родионович? Ты же прав?.. Прав. А отчим что говорил? «Кто прав, тот прав даже в преисподней».
Вняв голосу далекого отчима, я собрался и ответил, но унять дрожь в голосе мне так и не удалось:
— Вот моя рецензия, Геннадий Андреевич. Она написана до того, как вы открыли мне глаза. Вот вывод. Я зачитаю: «Таким образом, представленный на отзыв отчет по теме… — дальше название отчета… — может быть рекомендован для рассмотрения на НТС экспедиции и управления только после безусловного устранения многочисленных ошибок, неувязок и небрежностей, а также после доработки отдельных глав и специальных карт».
Главный, казалось, даже оживился:
— Ну и ну! Что-то не помню рецензий с таким заключением. Да… придется, видимо, принимать серьезные меры. И как вы думаете, Павел Родионович, сколько времени понадобится Беленькому, чтобы привести все в соответствие?
— Месяца полтора, если на совесть сидеть.
— Как? — насторожился главный. — Это что же выходит?.. Выходит, что этим годом мы тему не списываем?
Главный помрачнел, оживление его улетучилось так же быстро, как набежало.
— Та-ак, — протянул он после минутной паузы. — И вы считаете, Громов, что другого пути нет?
Я пожал плечами.
— Ох и задали же вы мне задачу, Павел Родионович! Нет-нет, я вас понимаю, — закрыл он мне рот, из которого собрались вырваться возмущенные слова, — работа, вероятно, действительно слабая… Но такая ли она никудышная, что за нее…
— Такая, Геннадий Андреевич, такая. Может быть, даже еще хуже, — перебил я главного, догадавшись, куда он гнет.
— Н-да… А если мы обяжем его убрать все бесспорные ошибки, исправить бесспорные замечания, чтобы не было существенной переработки?..
— На это у него уйдет не меньше недели, но оценка моя останется прежней. Геннадий Андреевич, это не тот случай, когда можно марафетом спасти работу.
— Так… так… так… — медленно произнес главный, и я отчетливо уловил раздраженные обертончики, в которых плавали ничего не значащие слова. — Но вы, я надеюсь, понимаете, Павел Родионович, что означает для экспедиции несдача в срок тематического отчета? Ведь эта тема всесоюзная, ее ждут в Москве, о ней уже запрашивал головной институт, кому предстоит свести все в единый отчет.
— Ну, скажем, за полтора месяца москвичи, еще не доберутся до наших окраин, — усмехнулся я, услышав за последней фразой главного другую: «Ведь мы не выполним план по отчетам. И втыки сделают нам на всех уровнях. А кому это нужно?»
— Согласен, не доберутся. Но сроки есть сроки, Павел Родионович. Государственный план есть государственный план. — Главный вздохнул и снова выжидательно замолчал.
— Я совсем не понимаю вас, Геннадий Андреевич. Я-то тут при чем? Ну, сорвал Беленький отчет, ну и разбирайтесь с ним, наказывайте его, если хотите! Не устраивает вас моя рецензия, ну и отдайте отчет еще кому-нибудь на отзыв! А я не могу написать то, что считаю неверным! И не надо меня уговаривать! — поднял я забрало.