— Пошла отсюда, — сказал он и вытолкал ногой собаку.
Возле трупа был целлофановый пакет белого цвета, надпись зеленым италиком «ГУМ 60 лет», ГУМ — это универсам в Минске, это значит, гость приперся из самого Минска, вот беда-то. Пакет был приоткрыт, и Выхухолев на цыпочках, аккуратно так, аккуратно, все равно уже наследил, — к пакету. Тронул рукой, втянув ее в рукав кителя, нагнул, чтобы видеть, а там… Пачки с долларами США, стодолларовые купюры, перетянутые резинками, это плохо, что резинками, если бы остались банковские ленты — можно было бы определить, откуда, может, ограбление или что. Но денег было много, так много, что если перевести в белорусские рубли, то… Мысли Выхухолева путались. Он вышел на воздух. Задумчиво подошел к «газику». Нужно было вызывать наряд, организовывать понятых, но этот пакет, но доллары…
Он включил рацию «Пеленг-2», сделанную примерно тогда же, когда и сигнализация на магазине в Малиново. Рация отозвалась бодрым шуршанием помех, через которые отчетливо пробивался голос диктора первого канала белорусского радио. Диктор читал сказку для детей или новости, разобрать было сложно, но интонация таила в себе волшебство и заряд позитива. Выхухолев сказал сосредоточенно:
— База, база, двадцать четвертый, ответьте, база.
Диктор на секунду примолк, как будто вслушиваясь в реплику Выхухолева, но тотчас же возобновил свое восторженное речение. Подумав, милиционер выключил рацию и достал сотовый телефон. Быстро набрал номер и зажмурился, на всякий случай вытянувшись по стойке смирно. Прошло некоторое время. Процесс слушания трубки был однообразным, и он, как всегда, включил громкую связь: разговаривая по телефону без громкой связи, он казался себе слишком уж гражданским лицом, хрипотца громкой связи придавала коммуникации нужную чрезвычайность. Кроме того, можно было держать телефон на отдалении от уха, как рацию, которая уже давно не работала толком.
— Ну? — отозвался телефон раздраженно.
— Сергей Макарович, это Выхухолев.
— Ну! — еще более раздраженно рявкнула трубка.
— Сергей Макарович, тут ваш в магазине в Малиново.
— В смысле? — удивилась трубка.
— Ну, ваш. Как бы это, клиент, — Выхухолев неуверенно усмехнулся.
— Какой клиент, Выхухолев? Говори без выебонов!
— Труппа! Труппа тут! — еще раз попытался пошутить милиционер, но ощущение жути еще не до конца отпустило, да и был он человеком, не совсем предназначенным для удачных шуток.
— Какая труппа, чего ты хочешь, Выхухолев?
— Судя по всему, пулевое, два отверстия, на выход и вход, спереди-сзади, самодельный бандаж, крови немного, магазин вскрыт, следов борьбы не видно, тут ночью дождь был, все замыло.
— Кто? Из местных?
— Да нет, видно из Минска гастролер.
— Выхухолев, ты не знаешь, что в таких случаях делать? Маленький, что ли? Ну труп и труп. Давай в Гомель позвони, пусть пришлют экспертов. От меня что хочешь?
— Вы зьвинице, — Выхухолев с перепугу перешел на трасянку — смесь белорусского и русского языков: он делал так всегда, когда хотел прогнуться перед человеком, находящимся выше его, выставив себя более глупым и необразованным, чем он был. — Зьвинице, што разбудзиу. Проста тут есць абстаяцельства адно.
— Что за обстоятельство, ну?
— Возле тела… — Выхухолев вернул себе четкость русского языка. — Возле трупа обнаружил пакет.
— Ну.
— А в пакете деньги. Доллары. Сотенные купюры.
Трубка помолчала.
— А много?
— До хуя.
— До хуя — до хуя? — уточнила трубка.
— До хуя вообще. Я не считал, но вообще до хуя. Просто торчат аж. В пакете. С надписью «ГУМ 60 лет».
— Ты один прибыл?
— Один.
— Видел кто?