аному и нежеланному гостю чаю, а после намекнуть, что его ждет в машине водитель. Но этот день забрал у Гермионы слишком много сил, чтобы она сумела хотя бы пошевелиться. И постепенно, под шум дождя и тиканье стрелок часов она уснула, и щит-океан затянул ее в свою пучину, защищая от кошмаров и болезненных видений. Когда Гермиона проснулась, уже было утро. Тело затекло от неудобной позы. Она пошевелилась — и обнаружила, что накрыта собственным пледом, который лежал еще вчера в спальне. — Мерлин, — пробормотала она вслух. Лучшего способа намекнуть на ее слабость Майкрофт и придумать не мог. Она слезла с дивана, потянулась до хруста в позвоночнике и раздраженно взмахнула палочкой, отправляя плед на место. Холмс ходил по ее дому, изучал ее вещи, в то время как она просто спала. Идиотка. — Гоменум Ревелио, — сказала она. Заклинание показало, что дома никого нет. Он ушел — к счастью. И хотелось бы верить, что не решил распихать по углам камеры видеонаблюдения или прослушивающие устройства. — Акцио, вещи Майкрофта Холмса. Слава Мерлину, в руки прилетел только забытый носовой платок, который Гермиона отбросила в сторону, словно он был ядовитым. В сущности, она не понимала, на что злится. Никто не уговаривал ее напиваться в кабинете Холмса, и то, что он довез ее до дома, а потом еще и укрыл пледом, предполагая, что огонь в камине рано или поздно погаснет, было весьма… любезно с его стороны. Сделай это кто-то вроде Тони Голдстейна или любого другого приятеля, Гермиона даже использовала бы слово «мило». Но «мило» и «Майкрофт» находились, безусловно, на разных полюсах и не сочетались между собой. Зная его, не приходилось сомневаться, что он сделал это нарочно, что-то задумав. И Гермиона была уверена, что это «что-то» ей совсем не понравится. Впрочем, ни в этот, ни на следующий, ни через день ничего не происходило, зато после вступил в силу сумасшедший план, и Гермионе стало не до рассуждений о потенциальной опасности, которая могла бы исходить от Холмса, получившего новые рычаги давления на нее. Несмотря на то, что волшебники не вмешивались в ход дела, следить приходилось пристально. Сначала за тем, как Джим взламывает самые защищенные места маггловской Британии, потом — за его арестом. Гермиона с головой погрузилась в детальную разработку плана спасения Шерлока Холмса — эксперты Майкрофта разработали семь сценариев, как именно Джим попытается убить его. Аналитики из Отдела тайн, почесав затылки, добавили восьмой — совсем уж невероятный. Но все восемь требовалось отработать, продумать и спланировать, причем задействуя минимум исполнителей. Кроме того, нужно было предусмотреть возможность подслушать рассказ Джима о коде — в том, что он захочет поделиться им с Шерлоком перед тем, как убьет его, не приходилось сомневаться. Гермиона не могла допустить, чтобы информация ушла не в те руки, поэтому не позволяла себе отвлекаться от работы над планом ни на день, ни на час, контролируя все этапы. Ей выделили кабинет в Министерстве, и она часто спала там, заскакивая камином домой только для того, чтобы принять душ и переодеться. Майкрофта в план посвятили только отчасти — ему пришлось довериться магам и гарантировать, что его людей на страховке не будет: лишних свидетелей не должно было быть. Он дал слово, хотя и неохотно, и Гермиона была вынуждена поставить в список задач еще и проверку местности на случай притаившегося спецотряда. Месяц до суда, после которого уже ничто нельзя будет отменить, пролетел бешеным гиппогрифом. Все было готово. На суде волшебники присутствовать не должны были, но Гермиона пренебрегла запретом Кингсли и, раздобыв по своим каналам оборотного зелья, все-таки пришла. Она знала, что суд будет фальшивкой. Угрозами или шантажом Джим заставит присяжных признать его невиновность. Но было что-то невероятно притягательное в том, чтобы видеть его на скамье подсудимых. Пока он находился, связанный и беспомощный, под наблюдением Майкрофта, Гермиона, приходя к нему каждый день, почти не чувствовала злобы и ненависти. Но увидев его в дорогом костюме, спокойного и улыбающегося, в зале суда, ощутила, как ярость растекается по венам. Его лицо в миг убийства Рона встало перед глазами со всей отчетливостью, а голос, которым он сейчас, на суде отказывался от адвоката, сливался с тем, каким он заявлял: «Какая же скука!». Обвинительную речь Шерлока Холмса Гермиона почти не слушала, пытаясь успокоиться. И чтобы отвлечься, коснулась разума одного из присяжных — было бы нелишним узнать, чем их запугал Брук. Поверхностные мысли читать было легко, словно страницы Гермиона перелистнула мелкие переживания и сиюминутные впечатления и нашла нужное воспоминание — как на экране телевизора в номере отеля появляется сообщение о том, что близкие будут убиты, если Джима Мориарти не оправдают. Как и предполагалось. Гермиона потянулась к разуму другого присяжного — и нашла ровно то же самое. У всех двенадцати. Как под копирку, один в один. Она нахмурилась, но не успела поймать за хвост нужную мысль, потому что судья объявил о том, что пора удаляться на совещание. Его выпустят, признают невиновным. Это была часть плана. Она знала об этом. Но была не готова услышать это лично. Воспользовавшись суматохой в зале, полном прессы и любопытных, Гермиона встала и вышла прочь, никем не замеченная и не остановленная. Прав был Кингсли, не стоило ей сюда приходить. Старые раны, давно превратившиеся в грубые шрамы, вскрылись и начали кровоточить.