Она не договорила, но понадеялась, что министр, который наверняка захочет посмотреть на всё произошедшее в омуте памяти, поймёт её правильно и не попытается снова вовлечь в свои игры. Ему лучше уяснить, что она больше не готова платить слезами и болью за исполнение бредовых идей давно умершего мага.
Тони кивнул, и Гермиона первой направилась к камину, бросила горсть пороха и уже хотела шагнуть в пламя, как Тони её окликнул:
— Гермиона!
Она обернулась. — Я думал, мы хотя бы приятели.
Она ничего не ответила и переместилась домой. Тони задержался ненадолго, ещё раз посмотрел на приходящего в себя Майкрофта и тоже подошёл к камину. Достал летучий порох из кармана, кинул в огонь, взметнувшийся зеленым столбом, вошел в трубу и чётко произнёс:
— Атриум Министерства Магии!
Гермиона сглотнула и поняла, что силы оставляют её. На пол позади Майкрофта кулем рухнул Тони, а сама она начала медленно оседать. Палочка, еще недавно направленная Холмсу в лицо, выскользнула из пальцев и стукнулась о пол почти беззвучно, выплёвывая сноп безопасных разноцветных искр. — Гермиона? — Майкрофт позвал её, но как будто сквозь вату или толстое стекло. Свет в кабинете вдруг начал мигать и дрожать, или это замелькали тени у неё перед глазами. Тело стало совсем непослушным, мир сузился до узкой щели, сквозь которую едва можно было разглядеть голубые глаза Майкрофта, но потом исчезла и она.
Пришла в себя Гермиона почти сразу, рывком — и поняла, что сидит на полу, а Майкрофт поддерживает её за спину. Слабость во всём теле была очень сильной, но обращать на неё внимание было некогда. Гермиона поднялась на ноги, подошла к Тони и коснулась его разума, просматривая недавние воспоминания, а потом велела, не используя палочки и не применяя запрещенных заклинаний, только силой воли, на пределе возможностей: — Возвращайся к Кингсли. Мы всё сделали.
Тони открыл глаза — осоловелые, пустые, встал сначала на четвереньки, потом во весь рост и зашагал к камину. В тот момент, когда он договорил: «Атриум Министерства Магии», Гермиона ударила легким «Обливиэйтом», стирая воспоминания о последних нескольких секундах и восстанавливая в его памяти нарушенную череду событий. Искусная фальшивка. Даже Вагнеру её не распутать — если только он не будет знать точно, что Гермиона работала с его сознанием.
Когда пламя затихло в трубе, в комнате стало очень тихо.
Гермиона перевела взгляд на Майкрофта и хотела было что-то объяснить, но поняла, что в этом нет необходимости. Разумеется, он всё понял, а то, чего не понял, просчитал. — Это нерационально и… — Глупо? — уточнила Гермиона. — Я знаю, но я…
Она не договорила, потому что Майкрофту не стоило знать о том, что она однажды сделала со своими родителями и чего не желала бы делать снова — ни за что.
У неё тряслись руки. Не просто тряслись, а ходили ходуном — Гермиона отметила это как-то спокойно, краем сознания. Голова была ясной, несмотря на сильное переутомление. Если бы было можно, она отправилась бы домой и легла бы спать, чтобы восстановить потраченные силы. — У Брука код. И Шерлока никто не будет страховать магией, — сказала она ровно, и эти слова произвели на Майкрофта страшный эффект.
Его маска невозмутимости лопнула вдребезги, и из-под неё проступило лицо человека, напуганного до дрожи в коленях, до пота, до стука зубов.
У Гермионы всё ещё тряслись руки. — Если рядом с Бартсом появятся мои люди, Мориарти узнает об этом и может ускорить ход игры, не стоит даже пытаться, — сказал он и, несмотря на выражение ужаса на лице, голос его прозвучал очень обыкновенно, спокойно — таким голосом он обычно предлагал выпить чаю.
В воспоминаниях Тони Гермиона рыдала, захлёбывалась слезами. А в реальности у неё были совершенно сухие глаза. И во рту пересохло. — Невыразимцы уже позаботились о том, чтобы… — она кашлянула, прочищая сжавшееся горло, — всё подготовленное было уничтожено. — Включая фальшивый труп, я полагаю, — Майкрофт тихо засмеялся.
Гермиона за свою жизнь много раз слышала смех, от которого становится не весело, а жутко. Когда смеялся высоким холодным смехом Волдеморт, хотелось визжать и затыкать уши. Когда Брук смеялся над телом Рона, казалось, от его смеха остановится сердце. Смех психопатов всех мастей заставлял мурашки бежать по коже.
И всё-таки этот смех Майкрофта оказался страшнее. От него веяло арктическим холодом, он корёжил что-то в душе, что-то слишком важное.
Отсмеявшись — будто выключили звук — Холмс сел в кресло, потянулся, но так и не взял со столика газету, как собирался, а просто ухватил воздух, щёлкнул пальцами и положил руку на подлокотник.