Стукнувшись плечом о дверной косяк, Гермиона зашипела и прорычала вслух: — Мерлиновы яйца! — после чего стянула через голову мантию и швырнула её на пол. Следом полетели лифчик и трусы, и она, пошатываясь, прошла в ванную и влезла под душ.
Ей хотелось не просто вымыться, а каким-то образом отмыть собственные мысли и воспоминания — ей всегда хотелось сделать нечто подобное после общения с психопатами. Психопатия была единственным психическим заболеванием, которое Гермиона не могла излечить. Каждое погружение в сознание психопатов вызывало почти физическую боль. Теперь она могла только смеяться (или плакать) над собственным былым невежеством. Встреться ей сейчас милый парнишка по имени Джим, он был бы переправлен в специальную клинику менее чем за минуту. Ни с чем нельзя было спутать этот сладкий аромат и эти чуть подёрнутые серой плёнкой мысли, в которых воображаемое мешается с реальным.
Сегодняшний случай был особо неприятным: её вызвали, чтобы она присутствовала на допросе подозреваемого в серии убийств. Она не любила вызовы из ДМП, но в этот раз не смогла отказать, потому что допрос проводила Джинни. Если бы не присутствие Гермионы, парень вышел бы сухим из воды: он под сывороткой правды подтвердил, что невиновен. Без особого заключения менталиста этого было бы достаточно, чтобы выпустить его и принести извинения. Джинни страшно повезло, что Гермиона там была. А ублюдку — страшно не повезло.
Гермиона вылезла из душа, тщательно вытерлась и завернулась в сухое полотенце. Босыми ногами прошлёпала в гостиную, упала в кресло и запрокинула голову к потолку, пообещав себе приятный вечер: с книжкой по психиатрии и кружкой какао. Или с томиком Бодлера и бокалом вина — на выбор.
Посреди комнаты возникла сияющая статная кобыла с пышной гривой и произнесла голосом Джинни: — Гермиона, ты мой спаситель. Люблю, целую. Зайдёшь к нам сегодня на ужин?
Джинни зазывала её на ужин так часто, как могла — ей казалось, что в одиночестве Гермионы есть что-то нездоровое, болезненное. Особенно сейчас, когда с того страшного дня прошло больше восьми лет. Оценив собственные запасы душевных сил, Гермиона пришла к выводу, что не готова сидеть в протопленной гостиной Поттеров и слушать маскирующиеся под заботой нотации друзей. Она и так неплохо знала, что они ей скажут: что они пережили общую потерю, но пора двигаться вперёд, что одиночество — не лучший способ прятаться от действительности и так далее в сотне вариаций.
Лошадь растаяла, а Гермиона наколдовала собственный патронус и продиктовала ему бодрым голосом: — Джинни Уизли. Обращайся. И спасибо за приглашение, но сегодня никак — есть планы на вечер, а возможно, и на ночь. Привет Гарри и мальчишкам.
Выдра послушно мотнула головой и выскочила в окно, унося послание, которое гарантирует, что Джинни прекратит читать ей лекции по домашней психологии как минимум на месяц.
Гермиона с наслаждением, до хруста в спине потянулась и вдруг подскочила на месте, схватилась за грудь. Тонкую кожу обжёг раскалившийся металл. Она сорвала с шеи золотую цепочку, уже почти остывшую, поднесла её к глазам, прищурилась и увидела возникшие символы. Коснулась палочкой, увеличивая, а потом едва не отбросила, как ядовитую гадину. На тонких звеньях выступила короткая фраза, написанная косым почерком с наклоном влево: «Сегодня в 7:30 pm. Клуб. Важно».
Она была уверена, что забыла этот почерк, но нет — узнала мгновенно до последней точки.
Артефакт молчал восемь лет. Ни единого сообщения, никаких посланий. В конце концов, их дела с Майкрофтом Холмсом были давно закончены. И, в отличие от своего неугомонного брата, который то и дело возникал у неё на горизонте, он ни разу не пытался связаться с ней с тех пор. Она не забрала у него кольцо только потому что…
Потому что в тот момент ей было всё равно. Она меньше всего на свете думала об артефакте, Майкрофте и маггловском правительстве. Не так давно, чистя цепочку, она вспоминала о том, что нужно бы разорвать протеевы чары, но так и не разорвала — это требовало значительных усилий и было бесполезно: всё равно каналом больше не пользовались.
Она перевела взгляд на часы, показывающие без двадцати семь, и невольно вздрогнула. Она не хотела знать, зачем её решил позвать Майкрофт. Она не хотела снова вспоминать о том, чем занималась раньше, пока был жив Рон. У них не осталось ничего, что можно было бы обсудить и что вообще имело смысл обсуждать.