Гермиона наблюдала, не мешая, улавливая все оттенки голоса и все особенности движений. Здесь и сейчас её уже не интересовало отвращение к Малфоям и собственные обиды. Всё, что было важно, — это женщина, заблудившаяся в своём сознании.
Посмотрев некоторое время, Гермиона подошла к Нарциссе. Та взглянула на неё, улыбнулась и спросила: — Почему вы к нам давно не заходили, Гермиона? — Рада вас видеть, Нарцисса, — ответила ей Гермиона, присела на краешек дивана возле неё, поймала её взгляд и без заклинания толкнулась в сознание. Окклюментный блок сработал, но не до конца: окклюменция не выдерживает безумия, особенно такого. — Как вы поживаете, Нарцисса? — спросила она, мягко отодвигая покосившийся щит в сторону и заглядывая в повреждённое сознание.
Ответ слушала вполуха, фиксируя только ключевые слова: «Люциус не приходит», «неспокойное время» и, наконец, «ребёнок». Аккуратно сдвинув в сознании Нарциссы этот разговор в область давних воспоминаний, она снова спросила: — Как вы поживаете, Нарцисса?
И опять: «Люциус», «неспокойное время» и «ребёнок». Повторив свой вопрос в третий раз, Гермиона отправила в её разум первое слово-триггер: «Люциус».
Память отозвалась сияющей картинкой — тонкокостный юноша в чёрной мантии, со слизеринским шарфом, идёт по внутреннему двору Хогвартса. Рядом есть и другие люди — но у них нет лиц, тогда как юноша виден с невероятной чёткостью, до узкой трещинки на верхней губе и теряющихся в платиновых волосах снежинок.
Следом — этот же юноша склоняется к руке Нарциссы: не видно ни комнаты, ни окружения — только его лицо с узкой поперечной морщинкой между ровных бровей. Зато ощущается жар его прикосновения — как вспышка молнии, почти болезненно. Руку обжигает, когда его губы касаются кожи.
Ещё одно усилие — и перед глазами картинки замелькали быстрее. Поцелуи, разговоры, ночи вместе — а потом вдруг темнота. Как будто само имя мужа вдруг исчезло из её сознания.
Аккуратно, не желая напугать, Гермиона запустила второй триггер — «неспокойное время». Разум Нарциссы отозвался картинами тёмной гостиной, где гаснет камин, тенями, резкой болью в животе, бешеным страхом — не за себя и не за мужа, а за ребёнка. И снова темнота.
Протянув руку, Гермиона коснулась запястья Нарциссы, сосчитала пульс и выскользнула из её сознания: нужен был перерыв. Нарцисса всхлипнула и обмякла — заснула. Создав сигнальные чары, Гермиона вышла из гостиной в холл, где её ждал Малфой. Он дёрнулся вперёд, но взял себя в руки.
— Надеюсь, мы можем говорить здесь, при твоих портретах? — спросила Гермиона. — Лучше в кабинете. Это недалеко.
Кабинет у Малфоя был роскошным, но скучным, как кабинет любого человека, почти не занятого никаким делом. Гермиона расположилась в кресле для посетителей, соединила перед собой кончики пальцев в том жесте, который она когда-то невольно переняла у Холмсов, дождалась, пока Малфой сядет, и спросила: — Как давно она не в себе? — Думаю, около года. И… — он поднял ладонь, прося не перебивать, — прежде чем ты спросишь, почему мы не начали лечение раньше, я поясню: я говорю, около года, вспоминая все странности. Но до вчерашнего дня она была практически в норме. Были… моменты, когда она называла меня Люциусом, но я не придавал этому значения.
Гермиона слушала его рассказ внимательно, но достаточно отстранённо — типичная история. Болезнь была спровоцирована незначительным фактом, но не проявляла себя сильно. А когда произошло ещё одно событие — активизировавшее травму — сознание оказалось повреждено уже очень серьёзно. — Ты сказал, это началось вчера. Как именно?
Малфой прикрыл рукой глаза. — Я не знаю. Она просто спустилась к завтраку — вот такая. Не узнавала меня, ничего не понимала, всё общалась то с отцом, то со своим старым домашним эльфом. Это излечимо? — В его голосе послышалась паника, и Гермиона искренне понадеялась, что она вызвана беспокойством за мать, а не боязнью ответственности за семейные дела и бизнес. — Излечимо, в большинстве случаев. Но не мгновенно. Мне понадобится время, несколько сеансов. А тебе придётся точно выполнять все мои инструкции, даже если они покажутся тебе бредовыми.
Он о чём-то задумался, потом кивнул со словами: — Понятно, мастер.
Наверное, раньше это обращение из уст Малфоя Гермионе бы польстило. — И первое из них — отобрать у неё всё острое, горячее, режущее, колдующее. Включая шпильки, фарфоровые тарелки и волшебную палочку. Но мягко. Всё заменить иллюзиями — надеюсь, на это твоих знаний хватит.
Малфой скривился, но заверил, что хватит. — Дальше. Никаких гостей, никаких визитов. Каждый день не меньше трёх раз — прогулки по саду. Либо с тобой, либо с эльфом. Никаких зелий без моего разрешения, даже снотворного и бодроперцового. Я… — она поднялась, — вернусь завтра утром, порт-ключ пришлёшь. — Завтра? — Его лицо вытянулось. — Я думал… — Не занимайся этим впредь, Малфой. Не твоя сфера, — прервала она его. — Её разум повреждён, легилименция его может просто выжечь. А аккуратная работа через активизацию памяти выматывает её, даёт нагрузку на сердце.