Нарцисса сидела в свободном светлом платье на диване возле тлеющего камина. Одной рукой она придерживала округлый тяжёлый живот — она была на последних месяцах беременности. Она чего-то ждала — того, что придёт из камина. В гостиной тикали старые часы, камин всё остывал, но она не звала домового эльфа, чтобы он подложил свежее полено, которое наполнило бы комнату свежим смолистым запахом и вернуло словно бы ускользающий сквозь пальцы уют. Из своего положения Нарцисса не видела окна, но Гермиона предположила, что за ним темно. Камин вдруг ожил, вспыхнул ярким зелёным пламенем. Нарцисса подскочила — и тут же отпрянула. В её глазах потемнело, как будто в её гостиную ступил не человек, а само воплощение зла и ужаса. У него не было лица, только серебряная маска, не было тела — только чёрный плащ. Его руки были руками Смерти, а улыбка — ухмылкой Бездны. Нарцисса закричала — и воспоминание оборвалось.
Гермиона выскользнула в реальный мир, посылая женщине спокойные, безобидные видения, и с трудом уняла дыхание. Страх Нарциссы был очень велик. Настолько, что, возможно, в нём могла крыться причина произошедшего. То, что напугало её тогда, вернулось за ней сейчас — и сломило её волю.
Успокоив свою пациентку, Гермиона вышла из гостиной и спросила праздно шатающегося по коридору Малфоя: — Какие потрясения она переживала в последнее время? Любые эмоциональные всплески — что угодно.
На лице Малфоя отобразилась работа мысли, к тому же, весьма напряженная. Наконец, он произнёс: — Она вела спокойную жизнь. Волнения, конечно, бывали, — он чуть дернул плечом, — но несущественные. Правда…
Гермиона вопросительно приподняла одну бровь, и Малфой решил все-таки закончить: — Я думал, что у неё кто-то есть, если ты… если вы понимаете, что я имею в виду.
Гермиона прищёлкнула языком.
Любовная связь вполне могла быть тем шокирующим фактором, который повредил разум Нарциссы. Особенно если эта связь оборвалась. Но в этом случае скорее можно было бы ожидать депрессии и потери воли к жизни, а не амнезии и дезориентации. — Это может быть как-то связано? — уточнил Малфой. — Всё может быть связано с её состоянием. Психика — механизм очень хрупкий, — отозвалась Гермиона. — Постарайтесь узнать, мистер Малфой, действительно ли у неё были отношения с мужчиной и, по возможности, отыщите этого мужчину. Нам необходимо найти отправную точку — то событие, после которого она решила забыть свою жизнь. — Решила? — ухватился за слово Малфой как-то потерянно.
Гермиона неосознанно сложила руки шпилем, подражая Холмсам, и ответила: — Такие состояния, если они не вызваны травмой, чаще всего — именно последствия решений. Когда человек не хочет помнить — он забывает. Физически миссис Малфой здорова — поэтому мы должны понять, что её потрясло в эмоциональной сфере.
Возможно, Гермиона добавила бы что-то ещё — но в этот момент кожу обожгла разогревшаяся цепочка. Гермиона коснулась её поверх мантии — и, коротко простившись, аппарировала к себе домой, где прочитала появившуюся надпись: «После семи в моём кабинете. МХ».
Времени на то, чтобы приводить себя в порядок, не было — поэтому она просто трансфигурировала мантию в маггловский костюм, наспех записала в журнал информацию о сегодняшней работе с Нарциссой, провела по волосам щёткой и переместилась в кабинет Холмса.
Про воздух нельзя сказать, что он твёрдый. И даже «густой» — плохое определение. Но именно оно пришло Гермионе на ум, едва она, чуть качнувшись на квадратных устойчивых каблуках, оказалась посреди кабинета.
Воздух в нём можно было резать ножом, и не только из-за не выветрившегося запаха сигаретного дыма (здесь курили — много, долго), сколько из-за физически ощущаемого напряжения.
Майкрофт Холмс не сидел за столом — он стоял возле него и, в светлом костюме-тройке с распахнутым пиджаком, внешне являл собой образец спокойствия и благополучия, только глаза метали молнии — не было никакой тёплой маскировки. Он постукивал кончиками пальцев по полированной крышке, но звука не было слышно — несмотря на раздражение, он делал очень мягкие удары подушечками пальцев. По спине Гермионы прошёл холодок — как будто она была школьницей, что-то натворившей и ожидавшей наказания.
Из всех возможных психологических состояний это было самым её нелюбимым, поэтому, покрепче возведя окклюментные щиты, Гермиона коротко поздоровалась и деловито спросила: