Эта ложь едва не стала правдой — когда утром двадцать пятого к Гермионе домой заявилась Джинни с сообщением, что она не уйдёт отсюда без Гермионы.
— Не позволю тебе сидеть одной! — заявила она. — У тебя даже ёлки нет. Что там — даже венка или гирлянды.
Гермиона и правда так и не озаботилась украшением дома, но в ответ на слова Джинни махнула палочкой, разом создавая праздничную атмосферу. Конечно, до виртуозности профессора Флитвика, превращавшего Большой зал Хогвартса в нечто сказочное, она не дотянула, но выглядело весьма неплохо.
— Я не собираюсь сидеть одна, — сообщила она твёрдо. — У меня есть планы. И, прости, они не включают вас с Гарри и мальчиками.
Джинни весьма выразительно приподняла одну бровь:
— И что ты будешь делать? Не смотри на меня так, мы знакомы столько лет, что я могу позволить себе любую бестактность.
— Я проведу вечер с мужчиной, — решительно сказала Гермиона. Она знала, что это — единственный аргумент, который убедит Джинни и заставит её успокоиться.
— Кто он? — к несчастью, аврорская интуиция её не подвела.
Гермиона изобразила на лице задумчивость, которая, при большом желании, могла бы быть принята за признак влюблённости, и пояснила:
— Ты едва ли его знаешь. Он маггл. И… — она чуть поколебалась, но всё-таки добавила: — он не знает о магии. Так что не вздумай влезть ко мне в камин.
На лице Джинни было чётко написано, что она не верит ни слову — но и поводов усомниться у неё не было. Помолчав немного, она словно на удачу спросила:
— Как его зовут?
Гермиона перевела взгляд ей за спину, на книжную полку, и почти сразу ответила:
— Алан, — а потом прибавила: — Алан Тьюринг, — у Джинни за спиной очень удачно оказалась полка с маггловской научной литературой (3), кроме того, можно было не сомневаться в том, что с исследованием интеллекта машин она не знакома.
И действительно — имя не вызвало и тени узнавания, и Джинни наконец-то расслабилась, улыбнулась и искренне сказала:
— Я рада за тебя. Надеюсь, ты хорошо проведёшь время, — после чего крепко обняла её. Гермиона ответила:
— Спасибо. И передавай Гарри и мальчикам, что я их очень люблю и обязательно навещу завтра — с подарками.
На этом они расстались, а Гермиона, отправив последние поздравления, уничтожила рождественские украшения — они отвлекали, раздражали и даже злили. Она давно выучила рецепт: чтобы пережить рождественскую ночь, нужно просто весь день делать вид, что Рождества не существует — а потом выпить два стакана огневиски.
С первым пунктом плана она справилась неплохо. На серьёзную работу ее мужества не хватило, поэтому она потратила несколько часов на статью для «Вестника магической науки» — журнал был простоват для научной аудитории, но Гермионе скорее нравился — возможно, именно своей простотой и ориентацией на широкий круг читателей. Важное исследование публиковать в нём она бы не стала, но каких-нибудь побочных наблюдений для него было не жалко. К девяти вечера материал о сущности обсессивно-компульсивного расстройства (4) и его проявлениях у волшебников был готов к отправке в редакцию. Пришло время переходить ко второй части рождественской программы.
К ней Гермиона подготовилась. Она приняла душ, переоделась в свободную домашнюю мантию, зажгла камин, поставила на столик тарелку с двумя видами сыра и гроздью винограда, рядом — бутылку старого «Огденского». Потушила свет, забралась с ногами в кресло — и сжалась в комочек, как она делала из года в год.
Весь груз боли, страхов и сомнений навалился на неё, придавил. Первый глоток, огневиски обжёг рот и гортань, но кусочек сыра притушил жжение. Гермиона всхлипнула и опустила все окклюментные щиты, представая перед самой собой без защиты, без барьеров. Это было неприятно и тяжело — смотреть на настоящую себя. Где та маленькая девочка с вороньим гнездом на голове, которая верила в авторитеты и справедливость жизни? В то, что добро всегда победит? Гермиона похоронила её восемь лет назад — скоро будет девять. Но каждый раз на Рождество вспоминала её, пила за её покой и отчаянно ей завидовала.
Ещё глоток — в этот раз виски не обжёг, только чуть пощекотал небо, а пряный вкус винограда освежил и успокоил.
Гермиона улыбнулась — но далеко не радостно. Какое счастье, какое благо, что ни среди технологий магглов, ни среди волшебных заклинаний нет ничего, что было бы способно, подобно кистям художника Бэзила, создать её волшебный портрет, который отразил бы все несовершенства её души. Подобно Дориану, Гермиона бежала бы в ужасе от этого портрета, спрятала бы его на чердак, заперла бы на семь замков. На этом портрете была бы изображена изможденная старуха с жёлчным жёлтым лицом, проваленными в глазницах глазами и бескровными губами (5). Она была бы похожа на ведьму из маггловских сказок. Гермиона иногда чувствовала себя этой ведьмой — молодой и привлекательной снаружи и высохшей, дряхлой внутри.