Ян с нетерпением передернул плечами, пожал Титу руку и ушел, не желая дольше слушать его предостережения.
Наконец, настало "завтра", и необходимые принадлежности, отосланные раньше во дворец, ожидали Яна. В передней лакеи встретили его глупыми усмешками раньше, чем пустили в будуар, рассматривая его скромный костюм, хотя это был его лучший. Чуть ли не презрительно камердинер указал ему дверь, не соблаговолив даже открыть, и уселся важно у окошка. Униженный Ян вошел, но в будуаре не было никого. Из другой комнаты послышался голос:
— Кто там?
— Я, пани.
— Кто это я? — повторил голос.
Каштелян показал свою напудренную голову.
— А! Это вы! Пожалуйста… Каштелянша ждет вас. За дело! За дело! А то она соскучится.
И кивнул художнику, который, ступая по ковру, перешел в другую комнату.
— Я сам немного художник, — промолвил каштелян; — я вам приготовил мольберт и подобрал освещение. Но вот уже полчаса спорил с мадам относительно цвета платья и обстановки портрета.
В эту минуту Ян увидел ее в кресле с книжкой в руках; она бросила ему томный взгляд и улыбку.
Она была одета в темное бархатное платье с белыми кружевами, в волосах была роза. Это шло ей замечательно.
— Разве может быть лучше, чем теперь? — воскликнул Ян. Каштелян сказал, бросаясь на стул:
— Я хотел видеть тебя одетой в более веселый костюм.
— Зачем? Здесь так холодно, печально и скучно в этой вашей стране туч и грязи.
— Благодарю вас! — сказал каштелян. — Освещение годится? — спросил он.
— Великолепно.
— Видишь, что я знаю в этом толк. Ну, за работу.
— Да! За работу, так как я долго так не выдержу… предупреждаю, — перебила француженка. — Я иногда часами сижу уставившись неизвестно куда, но когда мне велят сидеть, о, не выношу послушания. C'est plus fort que moi [22]. Пожалуйста, поторопитесь.
— Если вам угодно, можете двигаться, — сказал Ян, усаживаясь, — разговаривать, ходить, это не помешает портрету. Я его набросаю и так, а платье и драпри окончу дома. Сегодня только схвачу черты.
— Ах, как вы любезны! — снова пронизывая его взглядом, добавила женщина. — Разрешаете мне двигаться!
— Нашел средство, чтобы ты сидела как прикованная, — шепнул каштелян. — Ну, я вас оставляю, еду завтракать к князю епископу.
Кивком головы он простился и ушел.
Каштелянша проводила мужа взглядом, но взглядом равнодушным, нерасположенным; она скривила губы как бы говоря: "Презираю тебя, ты мне противен".
А потом так пристально уставилась на Яна, что у рисовальщика задрожала рука. Слабым голосом он промолвил:
— Вы, вероятно, захотите быть написанной à regard perdu [23], это придаст печальное выражение лицу. Я просил бы направить взгляд в глубину комнаты.
— Вы боитесь? — воскликнула она со смехом.
Ян покраснел, но не решился ответить.
— Нет, хочу, чтоб взгляд был как сейчас.
Сколько раз ни взглянул художник, столько раз он встретил ее устремленные на него глаза; этот упорный, огненный взгляд пронзил его насквозь. Мучился, как Дамокл под мечом, вытирал лоб и очевидно страдал.
— Вам, может быть, жарко? — спросила иронически каштелянша.
— О! Жарко!
— Мне так холодно! — добавила она со значительным взглядом.
Ян рисовал, но рука поминутно его не слушалась. Он ловко набросал овал лица, наметил рот и глаза, но был недоволен: мазал и исправлял.
— Могу двинуться? — спросила.
— Как вам угодно.
Она сейчас же сделала движение, но взгляд неизменно утопал в художнике.
— Сколько вам лет? — спросила она после паузы.
— Двадцать три.
— Долго вы были в Италии?
— Мгновение, так быстро пролетели эти годы.
— Готова поклясться, что вы там кого-то оставили, о ком тоскуете, не так ли? — добавила она, значительно взглянув.
Но в ответ на это у Яна показались слезы; ему вспомнилась плита на кладбище св. Каликста; он побледнел, взглянул с мольбой и тихо ответил:
— Я никого не оставил.
— Вы разве никого не любили?
— Времени не было… я любил, но искусство.
— Как? Ни разу? Никогда? — мучила его безжалостная француженка.
— Никогда.
— О! Этого быть не может!
— В моем положении это естественно.
— Под вашим небом, правда; здесь все такое холодное!
— Нет, пани: здесь горячие сердца, но пламя скрывается глубоко.
— В самом деле! — шепнула она с насмешкой. — Ведь это пламя должно же вспыхнуть когда-нибудь как вулкан. Значит, вы действительно никогда не любили?
— Нет, пани.
— И не знаете, что такое любовь?
— Догадываюсь.