Его кабинет без окон находился в крыле главного помещения городского морга и, как мне показалось, некогда был просто большим шкафом. Одетый в рясу, я, не скрываясь, вошел в чертог смерти, а Деметрио, увидев мой маскарад, тут же потащил меня в свой закуток.
Мы смотрели на сердце не меньше пяти минут, и я начал сомневаться, что получу убедительный вердикт.
Наконец патологоанатом кашлянул и откинулся на спинку стула.
— Это человеческое сердце, извлеченное из некрупного тела, возможно, женского. Я бы сказал, что его хозяйке было лет тридцать.
При этих словах у меня самого в грудной клетке гулко забилось сердце.
— Сердце моей жены?
— Возможно, да, возможно, нет. Ни того ни другого не могу утверждать. — Он вздохнул и принялся укладывать сердце в коробку, в которой я его принес. — Могу я спросить, как к вам попал этот орган?
— Подбросили на виллу неизвестные.
Коронер внимательно посмотрел на меня и отдал коробку.
— Бегите, мой друг, как можно быстрее. Бегите изо всех сил. Мне бы не хотелось завтра смотреть на ваше хладное тело.
Он открыл дверь, и помещение тут же залил зеленоватый люминесцентный свет морга. Я оглянулся на кабинет без окон. Деметрио аль-Масри проследил за моим взглядом.
— Когда-то у меня был вид из окна, но его заложили. Любопытство вредно для карьеры. Надо быть очень осторожным. Наступили опасные времена. Даже для священников, — добавил он с иронической улыбкой.
С сердцем Изабеллы я направился прямиком на кладбище Чатби. Шел целеустремленной походкой, и на людных улицах передо мной, давая дорогу, расступались. Меня не волновала собственная судьба — я был подчинен одной цели.
Удивительно было наблюдать, как на меня реагировали. Одни уважительно отступали в сторону, другие нарочно задевали, словно хотели сознательно оскорбить, но, что обнадеживало, все принимали меня за священника.
Кладбище оказалось пустым — ни одного живого существа, кроме садовников, терпеливо подстригавших деревья, росшие вдоль дорожек между могилами. Я шел в пестром от листвы свете, и во мне никто бы не признал человека, который проходил по этой дорожке пару недель назад.
Кто-то положил на надгробие Изабеллы цветы — белые лилии. Их запах напомнил мне, как она в Лондоне приносила цветы с уличных рынков и они наполняли квартиру свежестью. Шепотом попросив прощения у мертвой жены, я выкопал неглубокую ямку в могиле и похоронил сердце. А когда поднимался на ноги, заметил, что маленькие воротца — миниатюрная дверь для ее Ба — по-прежнему находятся на боковой стороне надгробного камня.
В комнате над парикмахерской Абдула я вынул астрариум из тайника и распаковал дрожащими руками. Приключение в катакомбах вывело меня из равновесия, потрясло прежнюю основу взглядов, и я уже не понимал, во что верить. Теперь все казалось возможным. Глядя на маленький, блестящий, похожий на часовой механизм, я почти представлял, как он низвергал царей и спасал людей, как уничтожал целые народы и мог превратить нищего в короля. А я в минуту упрямого эгоизма осмелился бросить ему вызов. Присмотревшись, я обнаружил, что в астрариуме произошли перемены. Указатель все еще был повернут в сторону даты моего рождения и… Нет, не поверю! И тем не менее это была суровая в своей очевидности правда: в свете настольной лампы зловеще поблескивала голова Сета. Стрелка смерти из черненого серебра все-таки появилась и указывала на предполагаемый день окончания моей жизни. Я не решался взглянуть и, внезапно почувствовав тошноту, ухватился за стол.
Каким образом стрелка появилась сама собой? Я ввел только дату моего рождения и больше ни к чему не прикасался. Решив, что у астрариума разладилась механика, я вставил Ваз и попытался снова повернуть циферблаты. Но шестерни не поддавались. Сильнее давить на ключ я не решился — побоялся, что он сломается. Указатели застыли и не двигались: один на дате моего рождения, другой — на дате смерти. Я пережил пожар на месторождении Абу-Рудейс, взрыв в отеле «Шератон» и ритуал в катакомбах, но не мог избавиться от ощущения, что смерть подбирается ко мне.
Я вгляделся в стрелку смерти и начал рисовать на листе бумаги контуры крохотной серебряной фигурки на ее кончике — похожего на собаку существа с продолговатым лицом и раздвоенным хвостом. И вдруг, вздрогнув, узнал — помнил по лекции Амелии и увиденной на стене катакомб тени, появившейся за минуту перед моим побегом. Сет, бог войны, хаоса и разрушения. Я не мог себя остановить — лихорадочно подсчитывал на диске крохотные риски между иероглифами полнолуний. Следующее полнолуние наступало через восемь дней. Неужели это означало, что я должен умереть через неделю?