Осенью 1892 года Макс Петтенкофер выписывает из Берлина культуру коховских «запятых». Он не верит, что они возбудители холеры. Но коль скоро нужны факты, он их добудет.
В то утро 7 октября завтрак Петтенкофера закончился не совсем обычно. Он вылил микробов из пробирки в стакан. Выпил и, ополоснув стакан, выпил остатки…
Это не было театрализованным представлением, как иногда описывают поступок Петтенкофера. С холодным спокойствием Петтенкофер содой ощелочил желудочный сок, боясь, что кислота в желудке ликвидирует ядовитость вибрионов, если она у них имеется.
Он не назначал себе какой-либо щадящей диеты. Это был спокойный научный эксперимент, поставленный на себе, без аплодисментов и лучей прожектора. Это была форма научной дискуссии. Форма, при которой ущерб мог быть нанесен только себе, но никак не оппоненту.
Это был способ добывания фактов.
Ученый выпил такое количество микробов-возбудителей, что его, казалось бы, хватило б вызвать холеру у целого города. Выпил, но холерой не заболел…
Эксперимент был продолжен для большей достоверности. Ученик Петтенкофера Рудольф Эммерих повторил опасный эксперимент и… тоже не заболел.
Что это — победа Петтенкофера и поражение Коха? Или это остро поставленный в дискуссии вопрос: «Да или нет? Холерный вибрион или нет?»
Прошло не более двух лет с момента нашумевшего эксперимента. Роберт Кох и другие «охотники за микробами», как называл бактериологов Петтенкофер, привели новые доказательства своей правоты. Заразность коховских холерных «запятых» проверили на себе и другие ученые. Среди них были и ученики Петтенкофера и русский ученый Илья Ильич Мечников со своими учениками. Некоторые из них заболели тяжелой холерой. Никто и никогда больше не сомневался, что вибрион действительно причина холеры.
Так что же, значит, Кох победил Петтенкофера?
Нет, они победили оба.
Роберт Кох открыл вибрион и доказал, что это возбудитель холеры. Но и сомнения Макса Петтенкофера оставили свой след: стало ясно, что одного попадания возбудителя недостаточно для возникновения болезни. Один человек заболевает — другой нет, хотя они оба пили одну и ту же зараженную воду. Есть еще какие-то причины. И внешние, о чем особенно много говорил Петтенкофер; и внутренние, о которых к тому времени стало уже кое-что известно. Внутренние — это и есть иммунитет. Не у всех людей он одинаковой силы. Нельзя все делить на «да» и «нет», на «черное» и «белое». Иммунитет — это не значит, что если он есть — нет болезни, если его нет — значит человек болеет. Стало очевидным, что причины неодинаковой сопротивляемости надо изучать. А для этого нужно узнать механизмы иммунитета. Нужно узнать, какие системы организма защищают нас от микробов-агрессоров.
Вот чем закончился спор. Наука поставила новый вопрос. Это и есть истинно научная дискуссия, когда не столь важна победа одной из сторон, сколько приближение к истине. А это прежде всего новый вопрос.
В чем же дело? Почему один человек заболевает, а другой нет?
(обратно)
Илья Мечников и Пауль Эрлих
«С самых древнейших и до самых позднейших времен принималось за несомненное, что организм обладает какой-то способностью реагировать против входящих в него извне вредных влияний. Эту способность сопротивления называли разно. Исследования И.И. Мечникова довольно твердо устанавливают факт, что эта способность зависит от свойства фагоцитов, главным образом белых кровяных телец и соединительнотканых клеток, пожирать попадающие в тело высшего животного микроскопические организмы». Так рассказывал журнал «Русская медицина» о докладе Ильи Ильича Мечникова в Обществе киевских врачей 21 января 1884 года.
Рыцари
Можно ли день доклада считать днем рождения первой научно обоснованной теории, объясняющей механизмы невосприимчивости к инфекционным болезням?
Конечно, нет. Доклад уже формулировал мысли, родившиеся в голове ученого много раньше, во время работы. Отдельные элементы теории были опубликованы раньше в статьях и докладах.
Но назвать эту дату днем рождения великой иммунологической дискуссии можно.
Эта дискуссия длилась 15 лет. Жестокая война, в которой цвета одной точки зрения были на знамени, поднятом И.И. Мечниковым. Цвета другого знамени защищали такие великие рыцари бактериологии, как Беринг, Пфейффер, Кох, Эммерих. Возглавлял их в этой борьбе Пауль Эрлих — автор принципиально иной теории иммунитета. Удары-эксперименты, опровергающие, уточняющие, подтверждающие, следовали с обеих сторон, как в ответ на удар, так и предупреждая очередной. Воины не искали выгод для себя. Они не искали территорий, контрибуций, не распространяли власть. Их война не уносила человеческие жизни.
Они искали решение одного вопроса. Они хотели раскрыть еще одну тайну природы.
Они боролись со смертью, за жизнь многих людей, не теряя при этом жизни сражающихся, лишь иногда рискуя только собственной. Это настоящая, справедливая война, и притом для обеих сражающихся сторон.
Теории Мечникова и Эрлиха исключали одна другую. Спор велся не за закрытой дверью, а перед лицом всего мира. На конференциях и съездах, на страницах журналов и книг — всюду скрещивали оружие очередные экспериментальные выпады и контрвыпады оппонентов. Оружием были факты. Только факты.
Идея родилась внезапно. Ночью. Мечников сидел один над своим микроскопом и наблюдал за жизнью подвижных клеток в теле прозрачных личинок морских звезд. Илья Ильич вспоминал, что именно в этот вечер, когда вся семья ушла в цирк, а он остался работать, его осенила мысль. Мысль о том, что эти подвижные клетки должны иметь отношение к защите организма. (Наверно, это и надо считать «мигом рождения».)
Последовали десятки опытов. Инородные частицы — заноза, зерна краски, бактерии — захватываются подвижными клетками. Под микроскопом видно, как собираются клетки вокруг непрошеных пришельцев. Часть клетки вытягивается в виде мыса — ложные ножки. Они называются по-латыни «псевдоподии». Эти пришедшие неведомо откуда частицы охватываются псевдоподиями и оказываются внутри клетки, как бы пожираются ею. Мечников так и назвал эти клетки фагоцитами, что значит клетки-пожиратели.
Он обнаружил их у самых разных животных. У морской звезды и у червей, у лягушек и кроликов и, конечно, у человека. У всех представителей царства животных в тканях и в крови присутствуют специализированные клетки — фагоциты.
Самое интересное — это, конечно, фагоцитоз бактерий.
Вот ученый вводит в ткани лягушки возбудителей сибирской язвы. К месту введения микробов стекаются фагоциты. Каждый фагоцит захватывает одну, две, а то и десяток бацилл. Клетки пожирают эти палочки и переваривают их: внутри они растворяются.
Так вот он, таинственный механизм невосприимчивости! Вот как идет борьба с возбудителями заразных болезней. Теперь понятно, почему один человек заболевает во время эпидемии холеры (да и не только холеры!), а другой нет. Значит, главное — это количество и активность фагоцитов.
А в то же самое время в начале восьмидесятых годов ученые Европы, особенно в Германии, несколько по-иному — вернее, совсем по-иному — расшифровывали механизм иммунитета. Они считали, что микробы, оказавшиеся в организме, уничтожаются вовсе не клетками, а специальными веществами, находящимися в крови и других жидкостях организма. Концепция получила название гуморальной, то есть жидкостной.
И начался спор…
1887 год. Международный гигиенический конгресс в Вене. О фагоцитах Мечникова и его теории говорят лишь попутно, как о чем-то совсем неправдоподобном. Мюнхенский бактериолог, ученик Петтенкофера Рудольф Эммерих в своем докладе сообщает, что он вводил иммунным, то есть предварительно вакцинированным, свиньям микроб краснухи, и бактерии погибали в течение часа. Погибали без всякого вмешательства фагоцитов, которые за это время не успевали даже «подплыть» к микробам.