После этого наблюдения Эмиль Холман производит пересадку кусочков кожи не от случайных доноров, а сознательно выбирая их. Так, чтобы одному ребенку при первой пересадке попали лоскуты от двух разных людей, а при повторной пересадке от первых двух и от третьего, кожу которого этому ребенку в первый раз не пересаживали. Вот что писал хирург в одной из своих статей, опубликованных в 1924 году:
«3 апреля донор И. В. представил 9 гомотрансплантатов, а донор Е. Н. — 12.
21 апреля, когда все гомотрансплантаты от И. В. и Е. Н. хорошо прижили, третий донор — М. Ф. — предоставил группу из 9 гомотрансплантатов.
25 апреля донор Е. Н. предоставил вторую партию гомотрансплантатов.
2 мая гомотрансплантаты от И. В. и первые гомотрансплантаты от Е. Н. были нежизнеспособны, а вторичные гомотрансплантаты от Е. Н., наложенные 25 апреля, были уже в состоянии отторжения… Во время этих очевидных признаков отторжения всех гомотрансплантатов от И. В. и Е. Н. трансплантаты от третьего донора — М. Ф. имели цветущий вид. Они начали расплавляться примерно 14 мая и постепенно полностью исчезли».
Эмиль Холман сделал потрясающе точное предположение, которое могло бы лечь в основу изучения природы несовместимости тканей. Он писал: «Представляется вероятным предположить, что каждая группа трансплантатов вызывает появление своих собственных антител, которые ответственны за последующее исчезновение пересаженной кожи».
Он сделал это предположение, но больше не разрабатывал данной проблемы, не повел в этом направлении исследований.
Вот почему вся честь открытия и обоснования иммунологической природы отторжения несовместимых тканей принадлежит английскому ученому Питеру Медавару, хотя он начал работать на 20 лет позже. Но именно он нанес на карту иммунологии реакции тканевой несовместимости.
Во время второй мировой войны доктор Медавар был лектором по зоологии в Оксфордском университете. Совместно с хирургом Томасом Гибсоном он занялся совершенствованием методов пересадки кожи, столь необходимых в военное время. Начали они с повторения опытов Эмиля Холмана и убедились, что вторичный трансплантат, взятый от того же самого донора, отторгается значительно быстрее, чем первичный; реакции отторжения протекают чрезвычайно бурно — «по вторичному типу», демонстрируя роль иммунизации организма первичным трансплантатом.
В отличие от Холмана Питер Медавар не ограничился предположением. Он провел сотни экспериментов на животных, изучил микроскопическую картину отторжения, он определил специфичность иммунизации, получив, таким образом, главные доказательства иммунной природы отторжения. В 1944 году Медавар опубликовал статью «Поведение и судьба кожных трансплантатов у кроликов». В этой работе было доказано, что «механизм, посредством которого элиминируется чужеродная кожа, принадлежит к общей категории активно приобретенных иммунных реакций».
Откройте любой учебник, спросите кого угодно — кто первооткрыватель иммунной природы несовместимости тканей. И вы получите ответ — лауреат Нобелевской премии сэр Питер Медавар. И ответ этот правильный. А все-таки и до него уже много было сделано. В 1910 году Алексис Каррель сказал: «Ищите природу несовместимости не в хирургических неудачах, а среди биологических причин». В 1924 году Эмиль Холман заподозрил иммунные реакции.
Первооткрыватель в науке — понятие всегда немного условное.
Наука и практика
Никто вам заранее не скажет: в науке создастся такая-то ситуация, и тебе понадобится то-то…
Это произошло в Самарканде в 1963 году. Совершенно случайно я познакомился с уже немолодым журналистом. Мы осматривали остатки древней обсерватории, построенной внуком Тамерлана — узбекским ханом Улугбеком. Он слыл мудрым и ученым человеком, при нем поощрялись занятия науками. Сам Улугбек занимался астрономией и, судя по сохранившимся документам, весьма преуспел в науке о звездах. Он составил каталог звезд и таблицы движения планет.
Мы разговорились с журналистом о науке, о благородстве труда ученых, о трудностях исследовательской работы, о значении науки в развитии человечества, в покорении и использовании человеком сил природы в его повседневном труде. Мы были настроены философически. Перед нами было величественное сооружение, врытое глубоко в землю холма, серые монолиты гигантской каменной дуги, уходившей вниз. Воображение рисовало образ древнего звездочета с седой бородой и острым колпаком, определяющего углы склонения перемещающихся небесных тел.