За это открытие Питер Медавар получил Нобелевскую премию.
Мне рассказывал один из ведущих советских иммунологов, Лев Александрович Зильбер, о своей встрече с Оуэном на одном из международных совещаний. Совещание это состоялось вскоре после опубликования решения Нобелевского комитета. Они заговорили о премии за открытие иммунологической толерантности.
— Почему я не вижу вашего имени среди лауреатов? — спросил Лев Александрович профессора Оуэна. — Фактически вы еще в 1945 году, на восемь лет раньше Медавара, описали условия естественного возникновения и особенности явления толерантности к генетическим чужеродным клеткам.
— Да, — улыбнулся собеседник, — это так. Но я не догадался назвать явление иммунологической толерантностью.
На второй день конгресса я разыскал профессора Оуэна. Он оказался невысоким подвижным человеком лет пятидесяти, широкоплечим и широколицым, с рыжеватыми короткими усами и рыжеватой шевелюрой. Я рассказал о себе. Подарил свои книги и оттиски статей, а потом, когда мы разговорились, спросил о том, что меня так интересовало. Я не стал рассказывать всю новеллу. Я пересказал только последние строчки о беседе с Львом Александровичем Зильбером. Мне было важно услышать подтверждение тому, что рассказал Лев Александрович.
— Вы помните эту беседу? — спросил я.
— Да, да, — ответил Оуэн, — именно так спросил профессор Зильбер. И именно так я ответил.
Новый термин — сфинксы
Не Колридж первым сотворил эти чары, это сделал божий, великий и нельстивый поэт-лауреат по имени Природа.
Итак, уже раскрыто много.
Уже приблизились к главному. Пока все это интересно. Пока — познания. В чем-то и отвлеченные. Но совершенно ясна и близка практическая цель. Хирурги уперлись в барьер несовместимости тканей. Им самим этот барьер не преодолеть. Но открытие иммунологической толерантности — это трамплин перед барьером. Практическое использование иммунологической толерантности — это ключ к управлению механизмами иммунитета. Такой же ключ, как и вакцины. Это два ключа для двух сторон иммунитета. Вакцина стимулирует воинственные качества армии иммунитета, усиливает, так сказать, обороноспособность. Иммунологическая толерантность учит быть терпимой к чужеземцам, инородным тканям. Раньше иммунитет умели только стимулировать. Теперь научились его укрощать.
Остались «пустяки». Надо научиться создавать иммунологическую терпимость тогда, когда появляется потребность в пересадке.
Это еще впереди, но это уже не беспочвенная мечта. Приближаемся.
Каковы же практические перспективы?
Если взять толерантный организм, неспособный иммунологически реагировать на определенные тканевые антигены, то естественно, что он не сможет выработать антитела против них. Он не сможет заставить клетки фагоцитировать и уничтожать их. Он не будет считать их чужими, и, стало быть, трансплантат ткани или органа от донора с этими антигенами не будет отторгнут и приживет.
Помните мышей разных линий — А и СВА — эксперимент Питера Медавара. Аналогичное должно происходить и с другими животными. Например, мышь линии C57BL, толерантная к тканям крыс линии Вистар, должна считать их своими. Пересаженная на такую мышь крысиная кожа или другой орган от крыс линии Вистар должны прижить. Трансплантация должна проходить успешно. Так и происходит! Вот где простор для сногсшибательной фантастики. Мышь на крысиных ногах и с крысиным хвостом — это уже почти не фантастика. Это возможно, но просто не сделано. Наверно, у маленькой мышки не хватит сил передвигать громадные ноги и таскать такой колоссальный хвост.
Но ведь это и есть чудо древнегреческой мифологии. Существо, составленное из тканей разных животных.
Рождается сфинкс, или, как его официально называют, химера. Мне больше нравится термин «сфинкс» (символ загадочности), потому что загадка — задача пересадок — очень трудная, но, несомненно, разрешимая.
Поэтому я и прошу читателя простить мне эту научную вольность и отступить вместе со мной от официального термина «химера». Давайте на страницах этой книги пользоваться термином «сфинкс».