«А когда это случилось? — лихорадочно думала она, пока он диктовал ассистенту что-то о срочном тендере. — Когда мы превратились в двух изящных манекенов, которые живут в этой стерильной витрине?»
Ей вдруг до боли захотелось опрокинуть вазу с этими дурацкими белыми орхидеями, которые он заказывал раз в две недели, потому что «они стильные». Услышать хруст стекла. Увидеть на идеальном лакированном столе хоть каплю хаоса. Жизни.
— Вика, ты меня слушаешь?
— Конечно, — она автоматически улыбнулась. Улыбка, отточенная за годы, как и всё остальное.
Он кивнул и снова погрузился в цифры. Тишина снова заполнила комнату, густая и тягучая, как паутина. Виктория вздохнула и подошла к окну, потирая ладонь, где засела невидимая заноза вечной невысказанности.
Сегодняшний день сулил быть таким же, как и все предыдущие. Предсказуемым. Безопасным. Мертвым.
Но где-то там, за стеклом, в прохладе осеннего парка, ее уже ждала нелепая кошка, неуклюжая юбка и пара насмешливых глаз цвета темного дыма, которые должны были разжечь пожар в этом выхолощенном мире. Она еще не знала об этом. А знала лишь одно — еще одно такое серое утро, и она задохнется.
Глава 2
Зов долга… и кошки
Благотворительный вернисаж в Павловском парке был безупречен, как глянцевая открытка. Изумрудный газон, позолоченная осенняя листва, белые павильоны с изысканными закусками и дорогим шампанским. Под звуки живой скрипки важные гости в безукоризненных костюмах и платьях размеренно обсуждали искусство, благотворительность и выгодные инвестиции. Воздух был наполнен ароматами дорогого парфюма и осенней листвы, создавая иллюзию идеального мира.
— Нет, ну ты только посмотри на них! — Голос Алены, ее подруги и организатора мероприятия, звенел подобно хрустальному колокольчику. Она сжала руку Вики, указывая на группу детей из детского дома, которые старательно раскрашивали деревянные свистульки. — Просто ангелы с картин Ботичелли! Такие трогательные, такие беззащитные…
Вика силилась улыбнуться, следуя за жестом подруги. Дети и правда были милы. Но на фоне этой безупречной картины они смотрелись как живые экспонаты в музее идеальной жизни. Еще один проект, еще один пункт в списке добрых дел, которыми можно похвастаться в соцсетях.
— Да, очаровательно, — выдавила она, поправляя шарф, который ветер норовил сорвать. Ее легкое пальто, выбранное из соображений элегантности, а не практичности, уже не казалось такой удачной идеей. Она мерзла. И не только от ветра.
«Дмитрий был бы доволен, — с горькой иронией подумала она. — Стильно. Соответствуешь окружению. Ничего лишнего».
— А вот тот малыш, Сережа, — Алена понизила голос, делая значительное лицо, — вон тот, в синей курточке. У него такой талант к рисованию! Психолог говорит, что через творчество он выплескивает всю свою боль. Мы обязательно найдем ему спонсора для художественной школы.
— Это замечательно, — откликнулась Вика, чувствуя, как ее собственная боль затягивается в плотный, невидимый для окружающих кокон. Она ловила себя на том, что завидует этим детям. Им хотя бы разрешено показывать свою боль. Ее же «боль» была бы воспринята как непростительная слабость, каприз избалованной жены успешного человека.
Она механически выполняла свою роль — улыбалась спонсорам, поправляла идеально лежащую скатерть на столе с канапе, делала вид, что внимательно слушает восторженные монологи Алены. Внутри же все застыло и онемело. Та же самая стерильная пустота, что и в их квартире, только на свежем воздухе.
Ее спасал телефон. Вернее, его молчание. Ни одного сообщения от мужа. Ни «как ты?», ни «скучаю». Деловая переписка с ассистентом о том, чтобы не забыть забрать костюм из химчистки, не в счет. Она убрала телефон в карман, чувствуя себя еще более одинокой, чем пять минут назад.
Именно в этот момент ее взгляд, блуждавший по толпе в поисках хоть чего-то настоящего, упал на него. Вернее, на неё.
На краю поляны, у старого, почти голого дуба с могучими, но уже обнаженными ветвями, стояла юная волонтер в яркой жилетке и озадаченно смотрела вверх. А на самой нижней, но все еще пугающе высокой ветке того самого дуба, сидел маленький, огненно-рыжий комочек. Котенок.
Он был так мал, что казался всего лишь рыжим пятнышком на фоне серой коры. Он сидел, вжавшись в ствол, его крошечное тельце дрожало от страха и холода. Спина была выгнута дугой, а хвост поджат так, что казалось, он вот-вот исчезнет. Из его груди вырывался тихий, но отчаянный жалобный писк, больше похожий на стон. Это был звук абсолютной беспомощности.