Холодный осенний ветерок тут же принялся фамильярно обдувать ее бедра, одетые в… Боже, только не это!.. в те самые дурацкие трусы с смешными розовыми пони, которые она надела сегодня утром «на удачу», втайне от самой себя, в пику этому всему пафосному миру. Теперь эти глупые, веселые лошадки смотрели на белый свет с таким видом, будто насмехались над ней вместе со всеми.
Паника сменилась ступором. Она висела на суку, в разорванной юбке, с оголенными ногами в идиотском белье, а внизу уже слышались грубые голоса и тяжелые, уверенные шаги.
— Расступись, прибыли! — раздался молодой голос, и толпа с любопытством расступилась.
— Ну-ка, посмотрим, что тут у нас за возгорание, — прокомментировал кто-то из гостей вернисажа с едкой ухмылкой.
Вика зажмурилась, молясь, чтобы земля поглотила ее прямо сейчас, вместе с деревом, котенком и этими несчастными пони.
Но земля не разверзлась. Вместо этого ее окутала странная, плотная тень, перекрыв солнце. Она медленно, словно в страшном триллере, подняла глаза.
Перед ней стоял Он. Не просто пожарный. А ходячее олицетворение всего, чего ей так не хватало в жизни. Высокий, широкоплечий, в заляпанной грязью и потом форме, которая лишь подчеркивала мощь его фигуры. Из-под каски на нее смотрели насмешливые, пронзительно-карие глаза, в которых читался не только профессиональный интерес. В уголках его губ играла сдержанная, но оттого еще более притягательная улыбка.
— Ну что, мисс, — произнес он спокойным, низким голосом, в котором звенел металл и безмятежная уверенность. — Устроили тут у себя курорт? Или просто решили проверить, насколько прочна наша спасательная техника?
От его тона по ее коже пробежали мурашки — наполовину от унижения, наполовину от чего-то острого, запретного и пьянящего.
— Я… я спасаю кота, — выдохнула она, чувствуя, как горит все лицо, шея и, кажется, даже кончики ушей.
— Вполне очевидно, — парировал он, его насмешливый взгляд скользнул по ее нелепой позе, задержался на разорванной юбке и на мгновение — на тех самых, ненавистных теперь, пони. Улыбка стала шире, открыв белые зубы. — Успешно, я смотрю. Особенно стратегически важный объект в районе юбки проработан.
В этот момент котенок, словно решив добавить драмы, жалобно и громко мяукнул. Все взгляды — пожарных, зевак, и этого невыносимо привлекательного наглеца — снова устремились на Вику.
— Бедняжка, совсем замерз, — с притворным сочувствием сказала какая-то дама в норковой шубе.
— Нашла время для фотосессии, — фыркнул кто-то из ее свиты.
И тут в ее голове что-то щелкнуло. Стыд, паника, отчаяние, злость на всех и вся — все смешалось в один гремучий коктейль. Она, не думая, почти выкрикнула то, о чем думала, глядя прямо в насмешливые карие глаза:
— Вы… вы тут? О Боже… Не смотри, пожалуйста, не смотри на мои трусы под юбкой!
Повисла оглушительная, звенящая тишина, которую тут же разорвал сдержанный, а потом и все более наглый хохот одного из молодых пожарных.
— Серег, ты слышишь? С пони! — не удержался тот.
— Ну, браток, тебе и карты в руки, — добавил другой, старший по возрасту, с усмешкой качая головой.
Даже суровые лица его коллег дрогнули, пытаясь скрыть улыбки.
Но тот, главный, не засмеялся. Он лишь медленно, оценивающе приподнял одну бровь, и в его глазах вспыхнул такой интересный, теплый и по-настоящему опасный огонек, что у Вики не просто перехватило дыхание — ей показалось, что сердце остановилось.
— Мисс, — сказал он, и теперь в его бархатном баритоне сквозила неподдельная, почти интимная веселость. — Моя работа — спасать, а не оценивать нижнее белье. Хотя, должен признать, пони — это сильный ход. Прямо боевой дух поднимает.
Прежде чем она успела что-то ответить, что-то парировать или просто сгореть от стыда окончательно, он снял каску, передал ее хихикающему напарнику и легко, почти по-кошачьи, без единого лишнего движения, вскарабкался по стволу, оказавшись с ней на одном уровне. Так близко, что она почувствовала исходящее от него тепло и запах — дыма, пота, металла и чего-то неуловимо мужского, терпкого. Его запах.
— А теперь, — тихо сказал он, так, чтобы слышала только она, и в его шепоте была не только команда, но и обжигающее обещание, — давайте спасать того, кто в беде. Держитесь за меня. Крепко.