Восьмая
Садись в мою лодку,
Буря прошла, и скоро ночь.
Куда ты спешишь?
Совсем один от нас плывешь...
Кто тебя спасёт,
Когда опять потянет вниз?
Слишком безбрежен океан.
Садись в мою лодку,
Тоску поставим у руля.
Садись в мою лодку,
Ведь я был лучшим моряком.
Apocalyptica feat. Nina Hagen (Rammstein cover) — Seemann
Летние Олимпийские игры 1988, Сеул, Южная Корея
Проигрывать нужно уметь. Принимать поражение, каким горьким оно бы ни было. Говорят, в этом случае выигравший теряет вкус победы… Нужно уметь быстро и легко поднять своё тело из прохладной воды, даже если это самое тело каменеет от боли — физической и моральной — стремясь уйти на самое дно.
Ещё раз бросив взгляд на табло, чтобы убедиться, что она действительно восьмая из восьми, Маргарита вновь на мгновение уходит с головой под воду. Делает глубокий выдох, пытаясь растянуть эту секунду мнимого спокойствия в самом эпицентре мирового спорта.
И когда Платова дрожащими от усталости губами вновь захватывает наэлектризованный духом соперничества воздух, она внезапно расцветает, позволяя себе счастливую улыбку. Стянув очки, Маргарита ложится на красный разделительный волногаситель, чтобы поздравить новоиспеченную двукратную олимпийскую чемпионку — Джейн Котлин. Платова хлопает её по плечу и с восторгом произносит пару фраз на ломанном английском, при этом стараясь загасить воспоминания о вчерашнем заплыве на другой дистанции, где она также стала… Восьмой.
«Не сейчас!» — взывает к своим эмоциям, в надежде, что скоро всё кончится.
Но всё уже кончилось.
Платова поднимается из бассейна, чувствуя, как вода становится вязкой и липкой и, будто не желая отпускать, тяжелыми каплями сползает вниз, огибая линии натренированного тела. Она стягивает шапочку, взъерошив ладонью влажные волосы, едва достающие до плеч.
Платова улыбается. Широко, искренне. Притворяться Маргарита умела хорошо. Кажется, намного лучше, чем плавать брассом… Уверенной походкой она направляется к тренеру, а на лице — ни тени вины или раскаяния. Только улыбка. Она сдержанно благодарит немолодого мужчину. Его морщинистые ладони, взятые в плен возрастным тремором, пытаются помочь ей надеть красную олимпийку с аббревиатурой Советского союза. Попутно он успокаивающе шепчет «ты сделала всё, что могла», «ты молодец», «Рита, ты сделала всё, что могла…»
Платова бездумно кивает. Не из согласия. Из банального уважения к авторитету тренера.
«Сделала всё, что могла?». Два олимпийских заплыва назад она была уверена, что может намного больше.
Имеет ли это ещё хоть какое-то значение?
Увы.
Одним резким движением застегнув молнию до самого подбородка, Платова направляется в раздевалку. Длинный коридор подтрибунного помещения кажется бесконечным лабиринтом, наполненным людьми. Журналисты с массивными микрофонами, операторы телетрансляций с длинными полосами проводов, врачи, тренеры, другие спортсмены… Платова хочет скорее зайти в раздевалку, но снова и снова сталкивается с другими людьми. Они то и дело врезаются в неё, вынуждая встретиться взглядом, вынуждая улыбаться, когда хочется плакать. Они восхищаются выдержкой Маргариты, которая прекрасно изображает веселье. Но они так торопятся к чаше бассейна, чтобы пообщаться с олимпийской чемпионкой, что в суматохе не могут заметить, что Платова всё ещё босиком…
— Ну ты красотка! — восклицает её друг, нарисовавшись возле самой двери вожделенной раздевалки. — Смотри, кого раздобыл! — Владимир буквально силой впихивает ей в руки символ этих Олимпийских игр — плюшевого тигрёнка в совершенно дурацкой, по мнению Риты, шляпе.
— Прелестный! — в тон ему восклицает Платова, крепче сжимая пушистое тельце, представляя, что это шея её навязчивого товарища. — Спасибо! — цедит практически сквозь зубы, ощущая, как боль подбирается к горлу. Она больше не может сдерживаться. Ей нужно остаться одной. — Я переоденусь, ладно? Увидимся в деревне!
— Давай! — жизнерадостно доносится вслед. — Приходи сразу на дискотеку возле Американского дома!..
Рита открывает дверь. Делает широкий шаг. И ощущает, как дверной проём, будто портал в другое измерение, меняет её. Обнажает и… Уничтожает. Идеальная осанка тут же «проседает», позвонок за позвонком скругляясь под грузом ненависти к самой себе. Сильные руки безвольно повисают вдоль тела, разжимая пальцы, ещё секунду назад державшие ни в чем не виновного тигрёнка. Платова закрывает дверь, ощущая, будто она, подобно фарфоровой кукле, вся покрывается глубокими трещинами. Запирает замок, медленно опускается на скамейку, и теперь, наконец, даёт волю слезам…