— Весь мой мир перевернулся. В сердце боль, в душе — любовь…
Выглядело идеально. Слишком красиво. Но при этом так легко. Рите не хотелось верить, что Маркус просто расслаблен. Он просто танцует под дурацкую песню, слов которых Рита, неспособная даже на это, не может разобрать…
— Всё так легко пришло, но, думаю, так же легко исчезнет… Ты мне так нужна! — срываясь на фальшь протянул Маркус, прогибаясь в спине назад и запрокидывая голову.
Рита вздрогнула, вспоминая, когда уже видела его таким. Обнаженным. Довольным. Разгоряченным. Рита невольно прикрыла глаза, готовая застонать. То ли от болезненности воспоминаний, то ли от удовольствия, что испытывала в моменты, о которых теперь так боялась вспомнить…
То ли от безысходности, вызванной недопущением даже крошечной возможности на отношения. На нормальные, человеческие, романтические отношения. Это всё — про счастливого, сексуального и безбожно (или божественно?) красивого Маркуса.
Не про несчастную, угловатую и пресную Риту.
— Если позовешь меня, детка, я буду твоим! — допевал Маркус, отдаваясь музыке без остатка. — Не наступит то время, когда я уйду от тебя…
Рита открыла глаза, чувствуя, как дрожат ресницы от подступающих слез. Как непривычно сбивается дыхание вне физической нагрузки.
Она продолжала сжимать большую медаль, которая теперь казалась уже не такой чужеродной. Не обжигающей, но согревающей. Не снаружи, но изнутри.
За невозможностью разжать пальцы — круглый кусок металла внезапно стал неотъемлемой частью ладони.
Так же, как Маркус — неотъемлемой частью сердца.
Рита бросилась прочь.
***
— Да, я сам был в шоке! — ожидая очереди на регистрацию в аэропорту Сеула, эмоционально продолжал делиться переживаниями Косарев в разговоре с другом и коллегой по сборной — Сергеем Яткиным.
— Очень странно, что из всех возможных тем… Рита решила обсудить с ним твою Лену… — нахмурился он, отлично зная, как глубоко Косарев был влюблен в свою драгоценную Дубравину, что совсем недавно — прямо перед Олимпийскими играми — стала его женой. И Сергей допускал мысль о том, что Косарев мог просто преувеличить сказанное Маркусом. — Тем более… Рита ведь терпеть её не может… — задумчиво продолжил Яткин, бросая подозрительный взгляд на стоявшую чуть поодаль Платову. Однако та даже не слышала их разговора и с замиранием сердца следила за высокой фигурой Маркуса. Немец стоял с кем-то из членов сборной и что-то живо обсуждал.
Рита сглотнула, ощущая, как в многолюдном здании аэропорта становится нестерпимо душно и жарко, и крепче, уже по привычке, обхватила пальцами медаль, всё ещё лежавшую в кармане куртки. Рита могла бы остаться в футболке. Но Рита боялась потерять сокровенное. Маркус отдал медаль без футляра — в тот момент ему было немного не до формальностей. А Платова теперь терялась в размышлениях о том, куда и как можно было бы её положить, чтобы не повредить, не потерять и… Не вызвать лишних вопросов на таможенном контроле в Москве.
В какой-то момент, будто ощутив на себе прожигающий взгляд Платовой, Кальтенубер обернулся и, несмотря на то, что Рита попыталась скрыться за Косаревым, Маркус успел её заметить.
На мгновение выглянув из-за плеча Володи, Рита с трудом сдержала вздох ужаса, наблюдая за тем, как Маркус по-дружески похлопал товарища по плечу, явно завершая разговор, и направился в их сторону.
— Ух ты, он идёт к нам! Снова! — совершенно не вовремя, с безобразно счастливой улыбкой констатировал и без того очевидное Косарев. — Я же тебе говорил! — с мальчишеской гордостью бросил он скептически настроенному Сергею.
Рита резко развернула Вову к себе и так же внезапно поцеловала, прижавшись всем телом, будто желала спрятаться. Исчезнуть. Не быть под прицелом голубых, вопрошающих о беседе, глаз Маркуса.
Косарев что-то возмущенно простонал в тугие, упрямые и чересчур настойчивые губы, предпринимая тщетную попытку отстраниться. Но Рита сильнее впилась короткими ногтями в плечи, ясно давая понять — пощады не будет.
Сергей растерянно — буквально с открытым ртом — наблюдал за происходящим. С одной стороны Рита, позабыв о нормах приличия и, судя по всему, ещё и о дружбе с Вовой, напористо целовала его. С другой — явно озадаченный этой сценой Маркус, вынужденно опустивший взгляд, а затем и вовсе вернувшийся обратно к сборной.