И маленькую родинку под, что приподнималась, когда «Лена» смеялась. Искренне. Заливисто. Так сумасшедше-звеняще. Будто была соседской девчонкой, знакомой Маркусу всю его жизнь. Будто была когда-то болезненно им утраченной.
И была обретенной вновь.
Чтобы вновь потерять?..
— Да, — без раздумий отозвался Косарев, но тут же помрачнел и трепет в его взгляде на Маркуса сменился легким подозрением. — Я удивлен, что она сказала о Лене что-то хорошее, потому что на самом деле — они терпеть друг друга не могут… — ворчливо добавил он.
— Что? — не понял Маркус, чуть наклонив голову. Последняя фраза была произнесена слишком неразборчиво и торопливо.
— Они не очень ладят друг с другом, — буднично пояснил он, а затем махнул рукой, оставляя эту тему и не замечая потерянного выражения лица Маркуса. — О, нет, этот суп — гадость редкостная! Ты всё-таки олимпийский чемпион по плаванию, а не по легкой атлетике — можешь не добежать, — пошутил он, а затем забрал с подноса немецкого коллеги суп и вернул его на место.
Маркус наблюдал за происходящим с нескрываемым удивлением. Он не понимал и половины того, что бегло вещал советский пловец.
И изъятия супа не понял тоже.
— Владимир, можно просто Володя. Или Вова. Как удобно, — опомнился Косарев, протянув Кальтенуберу, утонувшему в многообразии имён, ладонь для рукопожатия.
— Маркус. Просто Маркус, — кивнул он, отпуская руку нового знакомого.
Косарев рассмеялся, поддаваясь очарованию Кальтенубера, который всё ещё зачем-то считал нужным называть своё имя. В пределах олимпийской деревни этого точно можно было не делать.
— Когда вы летите домой? — тише поинтересовался помрачневший Маркус, с тоской взглянув на опустевший поднос. Живот предательски заурчал, борясь с меланхолией, что назойливо нашептывала бросить всё и скрыться в номере, предаваясь печальным мыслям о неразделенной любви и глупой ошибочной ночи.
— Сегодня ночью выезжаем в аэропорт, — с охотой продолжал разговор Косарев, энергично продвигаясь вдоль линии раздачи еды вместе с Маркусом, который еле волочил за ним ноги, погруженный в свои мысли, но при этом не отставал. — Да, — вздохнул Владимир, заметив поникший взгляд немца, — мне тоже очень хотелось бы пообщаться побольше…
Маркус, не расслышав слов, пару раз апатично кивнул, делая вид, что согласен.
Владимир на мгновение замешкался, а затем, сняв со спины рюкзак и всучив его Кальтенуберу, который окончательно перестал понимать замыслы нового знакомого, нашел блокнот и ручку. Торопливо написав что-то на одном из листов, умостив блокнот на поверхности подноса, Косарев вырвал его и торжественно, будто вручал Маркусу очередную олимпийскую медаль, протянул ему.
— Мой адрес. Если вдруг понадобится какая-нибудь помощь в Москве — пиши, не стесняйся. Буду очень рад.
Маркус моргнул, разжимая ладони, чтобы «Владимир, Володя, Вова» мог забрать свой рюкзак, а затем механическим жестом убрал листок в карман синей олимпийки.
— Спасибо, — ошарашенно отозвался он, понимая, что и новый знакомый испытывал к нему повышенное внимание и интерес. Но оно ощущалось иначе. Теплее.
Хотя от него хотелось убежать тоже. Как минимум потому, что в глаза слишком бросалось обручальное кольцо, висевшее на шее и продетое через цепочку…
***
На олимпийскую деревню опускались лучи закатного солнца. Обычно светло-белые одинаковые дома теперь, казалось, были охвачены розово-алым пламенем и окрашены им же в разные полутона. Где-то ярче, где-то — спокойнее. Где-то Рите мерещились розовые волны. Где-то — желтые лепестки цветов.
Рита хотела бы запомнить последний день в Сеуле иначе. Рита представляла его не таким.
Она мечтала счастливо прогуливаться и наслаждаться, а не торопливо бежать.
Мечтала мчаться не в поисках Маркуса Кальтенубера, а на очередное и «ох, ну такое надоевшее» интервью, в котором журналист в очередной раз описывал бы своё восхищение её плаванием.
Мечтала не испытывать прострелы после каждого шага, что болезненной волной пробегали по всему телу.
Мечтала держать в руке медаль собственную. Чтобы никогда никому не отдать.
Но держала медаль Маркуса, намереваясь вернуть назад.
Мечтала бы отвечать «я планирую соревноваться и дальше» вместо отравляющего изнутри и постоянно резонирующего — «думаю, это всё».
Остановившись возле одного из домов, Рита запрокинула голову и нашла взглядом несколько флагов в окнах — прямоугольные полотнища из трёх полос: чёрной, красной и золотой. По середине герб с молотом, циркулем и венком из колосьев пшеницы.
Рита кивнула сама себе, убедившись, что дом принадлежал спортсменам Германской Демократической Республики.