Труднее всего приходилось Джорджу. Всю остальную прислугу он держал в ежовых рукавицах, поэтому излишнего любопытства никто не проявлял, да и сам молодой граф после «странной ночи» как-то неуловимо изменился, возникло в нем что-то дремуче-средневековое, что заставляло слуг, прежде считавших Джона благодушным бездельником, хотя и неплохим малым, теперь испытывать к нему не только предписанное, но и инстинктивное уважение. Однако самому Джорджу стоило немалых усилий держать удивление при себе. Совершенно фантастическими (куда фантастичнее призрака) представлялись ему и нездоровье Джона, и невесть откуда взявшиеся, но уже несвежие шрамы на его теле, выгоревшие волосы, натруженные руки, резкая перемена гастрономических вкусов (раньше молодой граф был довольно капризным едоком) и, конечно, Изабелла, быстро овладевшая современной речью, но постоянно сбивающаяся на староанглийский.
Возможно, и даже наверняка, будь он любителем научной фантастики, он сразу бы принял свои догадки на веру. Однако пожилой дворецкий читал немного, и литературные вкусы его были столь же строгими, как он сам: кроме Библии старина Джордж признавал только Диккенса и Чосера, Байрона уже недолюбливал, а Герберта Уэллса, взяв однажды по совету племянника, подержал в руках, трижды перевернул, надеясь найти в ярком оформлении обложки хоть что-то привлекательное для себя, вздохнул и молча вернул приунывшему юнцу.
Однажды (это был тридцать второй день после невероятного путешествия сквозь время) Джону позвонил мистер Торн. Американец очень извинялся за долгое молчание, объясняя его внезапным и сильным нездоровьем. Теперь он был свеж и полон сил, а главное — кипел энтузиазмом и желанием во что бы то ни стало приобрести замок.
Джон внимательно выслушал собеседника, после чего мягко, корректно, но категорично выразил свою новую позицию.
К чести мистера Торна, он довольно быстро понял бессмысленность любых попыток изменить положение, перестал торговаться. Выразил свое глубокое сожаление по поводу несостоявшейся сделки и поинтересовался, что стало причиной столь резкой перемены настроения молодого графа.
Ответ о глубоко личном характере всяких причин вполне удовлетворил его. Надо сказать, в целом этот разговор, без удовольствия ожидавшийся Джоном, прошел гораздо легче и приятнее, чем можно было предположить. Для американца мистер Торн был отлично воспитан. Добавив, что общение с молодым графом доставило ему немало удовольствия, он пригласил Джона пообедать в тихом ресторанчике:
— Вы ведь не можете не признать, что заставили меня потратить впустую массу времени и усилий. Теперь вы просто обязаны дать мне совет, к кому же все-таки обратиться, чтобы приобрести порядочный замок. Даже не пытайтесь отказаться, сэр, нам непременно нужно побеседовать.
— Причем непременно, мистер Торн. Дело в том, что я имею предложить вам одну идею, непосредственно связанную с вашим деловым профилем. Едва ли идея способна заменить замок, однако я надеюсь, что вы будете заинтересованы. Во всяком случае, лично я нахожу задумку и увлекательной, и перспективной. Где бы вы предпочли встретиться?
— О, здесь, в Южном квартале, есть одно чудесное местечко… — помедлив, сказал американец.
Он назвал адрес и снова обязал Джона непременно уделить ему время — в том шумном радостном тоне, каким владеют, пожалуй, только американцы. Договорились встретиться завтра.
Положив телефонную трубку на аппарат, Джон надел джинсовую куртку и постучал в комнату Изабеллы:
— Ты готова?
Сегодня они запланировали небольшой поход, отчасти, кстати, связанный с тем предложением, которое Джон намеревался сделать мистеру Торну, но лишь отчасти. Изабелла далеко не сразу вспомнила, что, хоть и в другом времени, живет она в той же самой местности, что и прежде, и вот теперь ей захотелось узнать, как изменился ее родной край.
— Входи, Джон! — донеслось из-за двери.
Затянутая в джинсовую ткань девушка сосредоточенно крутилась перед зеркалом.
— Уж-жас что такое, — с чувством сообщила она. — Но, кажется, это самая удобная одежда из всех.
Через десять минут Джордж уже закрывал ворота за мощным «лендкрузером». Молодой граф вывел машину на шоссе.
— Сейчас было бы трудно повторить в точности наш маршрут к Драконовой горе, — объяснял Джон. — Видишь те посевы? Их возделывают потомки тех бондов, что приняли руку Рэдхэнда с самого начала. А вон тот поворот, к которому мы направляемся, проведет нас через деревни семнадцатого и восемнадцатого веков. Эта дорога позволит нам срезать лишних шестьдесят миль.
— А мы с какой скоростью едем? — Точные цифры, а счету Изабелла обучилась очень легко, помогали ей осваиваться в мире новых величин.
— По шоссе мы делали семьдесят миль в час, здесь придется сбавить скорость, но за деревнями я собираюсь прокатиться не меньше чем на девяноста милях.
Изабелла погрузилась в расчеты, потом не без сомнения оглядела салон машины и вдруг сказала:
— Знаешь, Джон, а ведь больше всего я скучаю по Мышонку.
— Да, — кивнул тот. — Я тоже сильно привязался к Цезарю. К сожалению, этих ребят трудно было бы привести в башню, а воспользоваться силой Ока Заката можно было только там. О, кстати, посмотри-ка вон туда. Этот лес — часть того, в котором обитала Зеленая Вольница.
— Неужели? Господи, как все изменилось…
— В этом нет ничего странного, Изабелла. Люди здесь жили века и века, все время приходили новые, селения разрастались. Леса приходилось вырубать под поля и пастбища… Мир не может не меняться. В этом и есть прелесть жизни. Вспомни Аннагаира — вот кто почти не менялся целые тысячелетия. Разве можно ему позавидовать?
— В чем-то, — пожала плечами Изабелла. — Например, его любви. Люди на такую неспособны.
— Быть может, — улыбнулся Джон. — Но мне кажется, он завидовал людям куда больше. Что до любви… На наш короткий век ее хватит. Я люблю тебя, Изабелла, и, если этому чувству суждено прожить всего пять-шесть десятилетий, я не в обиде.
— Я тоже люблю тебя, Джон, — счастливо улыбнулась Изабелла.
Спустя три часа они проехали по проселку между холмами, и, когда в просвете зарослей по левую руку показалась цель их пути, Джон свернул с дороги. «Лендкрузер» катил по земле еще с полчаса, потом пришлось остановиться.
— Ну вот, пешего хода здесь на час, не больше.
— Жаль, что не больше, я так засиделась! — пожаловалась девушка.
Час не час, но довольно быстро они добрались до подножия Драконовой горы.
— Она стала меньше, — задумчиво сказала Изабелла. — А может, это только кажется? В вашем веке мне все кажется меньше. Подумать только, сколько дней мы шли сюда — а теперь и полдня не прошло…
— Все верно, — отозвался Джон, со смешанным чувством взирая на гору. — Правда, сейчас нам изрядно помогли новые дороги, а ведь в прошлом нам приходилось еще и поплутать. Да, иногда и я думаю о своем веке как о веке сжатых расстояний и выжатых смыслов. Но хочу верить, что это не так. По крайней мере, мили остались прежними. Подумай, если машина вдруг сломается, мы до ближайшего селения будем идти пешком не меньше суток. А гора — она и впрямь выветривается. Но это ничего не меняет. В ней по-прежнему лежит труп, вернее, скелет Змея, во мраке камней по-прежнему томятся осколки хрусталя из чудесного чертога…
— А в окрестностях по-прежнему живет кое-кто хорошо знакомый! — раздался где-то рядом действительно знакомый голос.
Молодые люди покрутили головами, но никого не увидели.
— Кто здесь? — спросил Джон.
— Не узнаешь? Стыдно! — укоризненно качнулись ветки боярышника. — Чуть больше месяца прошло, как расстались, — это если по-твоему считать.
— Пин? — воскликнула Изабелла. — Это ведь ты?
— Конечно я, о прекрасная дева, ты совершенно права.
— Пин, дружище, — с облегчением вздохнул Джон (ему, сказать по правде, вдруг сделалось страшновато). — Где ты спрятался? Выходи.
— Нет, ты совершенно ничего не помнишь, напрочь забыл все мои привычки. Ну что мне делать на солнце?