Она повернула голову и стала пристально изучать лицо человека, который лежал рядом с ней. Несправедливо, подумала она, что женщина от природы наделена такими сложными чувствами. Собственно говоря, Эмили должна была бы ненавидеть Морана всеми силами своей души, но не испытывала к нему ненависти. Против своей воли даже чувствовала какую-то нежность. Несмотря на то что он обманывал ее, даже бил, она никогда не ощущала столь сладостного фй- зического наслаждения, как с ним. Пусть ее называют тигрицей, как угодно. Но этот человек разбудил в ней чувства, о которых она прежде никогда даже и не подозревала.
В три часа Моран проснулся. Зажег свет, бросил взгляд на часы, потом на нее. Увидев-открытые глаза Эмили, спросил:
— Ты меня очень ненавидишь?
Она ничего не ответила. Вопрос не стоил того, чтобы на него отвечать. В настоящий момент было совсем не важно, что чувствовала она, поскольку была совершенно беспомощна.
Он пожал плечами.
— О’кей! Может быть, я ошибаюсь, но это у тебя пройдет, когда мы окажемся на Кубе. — Он вскочил с кровати. — Ну, а теперь пора собираться. Примерно через час начнет светать. Приготовь кофе, а я оденусь. И перестань смотреть на меня испуганными глазами. Я пошел в ванную.
Эмили накинула халат.
— Слушаюсь, босс!
Моран запустил пальцы в густые волосы на своей груди и усмехнулся.
— Если ты надеешься рассердить меня, то глубоко заблуждаешься. — Он влепил ей пощечину. — Это чтобы ты не забывалась, детка.
Эмили восприняла очередную физическую боль как часть полагающегося ей наказания. Была подготовлена к нему. И даже — к большему.
— Знаешь, ты, собственно, совсем не плохой товарищ, — продолжал Моран. — Только, к несчастью, слишком долго смотрела на мир сквозь лорнет с бриллиантовой оправой и ничего не замечала в настоящей жизни. Проснись же, Эмили! Ты теперь взрослая. Аистов больше нет. Есть только пчелы и цветы.
Он сделал попытку обнять ее, но она ускользнула и вышла на кухню.
— Хочу поставить кофе.
Моран крикнул ей вслед:
— Только не будь слишком гордой, когда я пытаюсь показать свою любовь к тебе. Я твой единственный друг; понимаешь? Может быть, ты вбила себе в голову, что ты мученица, так как все отдала мне и ради меня? Поверь, это далеко не так.
— Знаю, — согласилась Эмили.
На кухне она вскипятила воду, приготовила кофе и «поставила на столик две чашки, сливки и сахар. Потом с надеждой выглянула в окно. Но ничего не увидела, кроме песка и воды.
Процедив кофе, она вернулась в спальню. Там оделась под пристальным взглядом Морана. Он уже был готов и складывал в маленький чемоданчик деньги.
— Что ж, семьдесят четыре тысячи и пятьсот долларов — совсем неплохо, — констатировал он с самодовольной улыбкой. — Итак, нас ждет Гавана’.
Эмили поинтересовалась:
— А что ты будешь делать, когда истратишь их?
Моран все ещё улыбался.
— Тогда мы вместе подумаем, как перевести твои деньги туда, где мы будем. Поручим это дело какому-нибудь крючкотвору.
— Что ж, я, по крайней мере, получу хороший урок по юриспруденции, — холодно заметила она.
Моран оставил укол без внимания, точнее, воспринял его как комплимент.
— Что верно, то верно. Ни у одного копа нет столько ума, сколько у меня.'
— И поэтому… столько времени ты провел в тюрьме?
Моран пожал плечами.
— О’кей! Но с другой стороны, можешь ты назвать хоть одного копа, у которого было бы столько же денег, сколько у меня?
Эмили ломала себе голову над тем, что ей предпринять, чтобы предотвратить еще не совершившееся зло, исходящее от этого человека. Но что она могла? Сделано уже все, и вряд ли появится новый шанс. Она бросила взгляд на часы. Через полчаса или, в крайнем случае, через сорок минут они будут на борту яхты. А там у нее появятся другие проблемы.
Кровь прихлынула к щекам, когда она вспомнила, как Дэн прореагировал на ее слова о поведении Дойля.
— Ну и что ж, могла бы и ему разрешить полакомиться собой, — ответил он. — Как-никак, нам надо добраться до Кубы. Услуга за услугу. Впрочем, сделать это никогда не поздно. Ведь эта ваша любовь продлится не более двух дней.
Всего два дня!
Она промолчала, намочила полотенце в холодной воде и прижала его к своему горящему от стыда лицу. Потом снова вытерлась, расчесала волосы и подкрасила губы. Моран, уложив деньги, смотрел на нее.
— Знаешь что, дорогая? А ты действительно мила.