Реннер подумал, не следует ли ему пойти к Тамаре и привести ее, но в этот момент она вошла через заднюю дверь и уже протискивалась в роялю. Посетители, увидев ее, зааплодировали. Келси, немного протрезвев, сидел рядом с инструментом и смотрел на приближающуюся женщину с видом собственника.
Реннер пробрался к бару и позвал Тони:
— Кажется, два часа назад ты просил, чтобы этого пьяницу отсюда выдворили.
— Я пытался, — ответил бармен. — Звонил в заведение шерифа и сказал об этом Тому Хили. Но Том ответил, что он один и не может оставить служебное помещение. Так что я, согласно твоему совету, позвонил в банк и объяснил мистеру Андерсу-старшему, как обстоят дела. Но старик сказал, что его парень свободный человек, что ему двадцать один год, и он в состоянии позаботиться о себе сам. Так что, черт с ним! Пусть здесь покрутится. Как ты приказал, я перестал обслуживать его два часа назад.
Реннер опять взглянул на Тамару. Когда Причард держал в руках ее вечернее платье, оно выглядело словно тряпка. На Тамаре оно сидело безукоризненно.
Она уже почти подошла к инструменту, когда увидела Келси.
На мгновение остановившись, тут же двинулась дальше, потом села на табурет и взяла несколько звучных аккордов, чтобы заглушить аплодисменты.
Ее голос не был силен, как во время первого выступления, но звучал достаточно громко, чтобы успокоить и покорить толпу. Она спела «Поймай падающую звезду» и в собственной интерпретации — «Женщины Сан-Луиса». Все под несмолкаемые овации. Потом исполнила одну из своих баллад. И все время смотрела прямо на Реннера. Ее глаза постепенно наполнялись слезами, а узкие плечи начали содрогаться от неудержимых рыданий. Она пыталась какое-то мгновение перебороть себя, но потом, рыдая, поднялась с табурета.
— Простите меня, пожалуйста… — И покинула зал.
Наступила долгая и гнетущая тишина. Реннеру показалось, будто кто-то вставил ему в рот воздушный насос и выкачал из него все силы. Он почувствовал себя опустошенным. Кто-то из молодежи включил музыкальный автомат, бросив в него двадцать пять центов, и зал опять наполнился музыкой.
С того места, где находился Курт, невозможно было протиснуться в заднюю часть зала. И он начал пробираться вперед, чтобы обойти массу народа и столики вокруг, и тут доктор Фландерс поймал его за руку.
— Что это все значит?
— Не знаю, — не моргнув, соврал Реннер.
— Вероятно, нервное расстройство плюс пережитое потрясение, — констатировал Фландерс. — В конце концов, девушка много пережила. Вы хотите, чтобы я зашел к ней и посмотрел, не могу ли я чем- нибудь ей помочь?
— Нет, благодарю вас, — отказался Реннер. — По крайней мере до тех пор, пока я с ней не переговорю.
— Вы ведь знакомы с ней, не так ли, Реннер? — многозначительно произнес доктор. — А это значит, что вы знали ее до того, как она появилась здесь по вашему фальшивому объявлению?
— Да, — подтвердил Реннер. — Я знал ее.
Он вышел на улицу и, вместо того чтобы направиться к гостинице, прошел через всю площадку к магистрали, подошел к дренажной трубе и сел на нее, издали оглядывая свой комплекс. Там понемногу все стихло, кроме игрального автомата, репортеры, отправляясь по домам, выходили из коктейль-бара и грузили свой багаж в машины.
Курт спокойно принял решение/Все происшедшее казалось ему тяжелым наваждением. Он думал, что сможет заставить Тамару осуществить свой замысел, но теперь будто протрезвел. Если эта подлость была единственной возможностью сохранить его комплекс, то тогда пусть им займутся банкиры и спекулянты. И один-то раз поступить так было бы слишком гадко. Даже если речь шла о двухстах тысячах долларов.
Приняв решение, он побрел обратно по дорожке в надежде помириться с Тамарой.
В. то время, как Реннер пересекал асфальтовую площадку, он заметил, что древний «паккард» Андерса-старшего припарковался в неосвещенной зоне у здания. В этом состояла одна из хитростей старика: производить впечатление на местных жителей своей бережливостью и расчетливостью. Немногие из них, если вообще кто-нибудь догадывался, что намного дороже содержать эту машину в рабочем состоянии, чем каждый год покупать новый «кадиллак». Старик все-таки прикатил за «своим мальчиком».
Всего лишь пятнадцать минут назад в коктейль-баре яблоку было негде упасть. Теперь он стал, как обыкновенно, пустым. Лишь постоянные посетители да несколько пар из окрестных селений продолжали сидеть за столиками. Фландерс, Джина и Причард ушли. И Мануэль. И Джонни Табор. Мэри сидела за столиком одна. Она продолжала так же горько плакать, как и Тамара.