— Нет, не бей меня больше! Не смей меня бить!
Возвратившись под тень навеса, Феррон вытер носовым платком выступивший на лице холодный пот. Мускулы лица так. одеревенели, что он едва смог улыбнуться.
Марва все еще сердилась. Она поправила прядь волос, выбившуюся из-под шляпки, — затем вынула из белой кожаной сумочки пудреницу, украшенную драгоценными камнями.
— Грязный боров. Жалею, что вы не убили его.
Феррон отметил: Марва похожа на рыжеволосую Ханну из почтовой конторы не только внешностью, но и манерою говорить. У нее сейчас тоже отчетливо слышалось южное произношение.
— Да. Конечно, — согласился он.
Девушка, понятно, не могла чувствовать иначе. Она никогда не стояла перед судом, обвиняемая в убийстве. Ее знакомство с заключенными ограничивалось тем, что она проезжала мимо на машине, когда те вкалывали на дорожных работах. Быть может, бросала из окна одну- другую пачку сигарет и удивлялась, каким образом такие приличные на вид ребята попали сюда.
Марва подкрасила губы и положила пудреницу обратно в сумочку.
— Благодарю вас, мистер…
— Феррон, Эд Феррон.
— Я — Марва Миллер, — представилась она, — живу в Бэй-Байу. То есть жила здесь. Четыре года назад уехала. Вы поселились здесь во время моего отсутствия или проездом?
— Проездом, — ответил Феррон. — Я владелец передвижных аттракционов «Большие аттракционы Эда Феррона». Мы выступаем сейчас в Бэй-Байу.
— Ах так, понимаю, — сказала Марва и улыбнулась, — значит, у нас есть кое-что общее. Я певица.
— Где вы поете? — спросил Феррон.
— Я солистка в клубе «Метро» в Нью-Йорке. Точнее, была до последней недели.
Феррона опять охватило некоторое чувство тревоги.,
— Приехали домой на побывку?
— Еще не решила.
— И вас должны были встретить?
— Да, мой дядя, полковник Миллер.
Феррон взял ее чемодан и двинулся вперед.
В этот момент толстяк вышел из помещения станции, запер за собой дверь, взял мешок с почтой из тележки и погрозил Феррону кулаком:
— Эй ты, ублюдок, я тебе это еще припомню!
Феррон быстро шагнул в его сторону, толстяк стремглав бросился к своей машине и на предельной скорости помчался в город.
Марва рассмеялась:
— Да вы до смерти его напутали.
— По-видимому, так, — сказал Феррон и подумал: «Что же теперь делать?»
Ему хотелось побыстрее вернуться к своим аттракционам, но он не мог оставить девушку одну на платформе. Теперь, когда станция была закрыта, она не могла даже вызвать такси по телефону.
— Я подвезу вас в город или куда вы пожелаете, — предложил он наконец. — Мы только на минутку остановимся возле аттракционов, я оставлю почту, не возражаете?
Марва. шла за ним вдоль крытой галереи, соединяющей станцию с багажным отделением.
— Нет, конечно. А вас это не затруднит, мистер Феррон? Не то я могу взять такси. Мой дядя живет на той стороне города, вернее, в четырех километрах от него. Как раз там, где летают эти ястребы, — показала она рукой.
«— Нет, нет, никаких затруднений, — солгал Феррон и открыл для нее дверцу «ягуара», — а чемоданы положил в багажник. Марва сняла жакет, свернула и положила на колени.
Он вел машину и размышлял над тем, почему именно ему попадаются такие лгуньи. Марва Миллер ему понравилась сразу, как редко кто из девушек после истории с Деллой. Марва действительно искренне испугалась толстяка из багажного отделения. Но Феррону хотелось, чтобы она говорила правду. А ее рассказ о том, что она пела в нью- йоркском клубе «Метро», был таким же обманом; как высокий черный человек в кристальном шаре гадалки Зары в аттракционах. В клубе «Метро» выступал оркестр Нэйта Адлера и солисткой последнее восемь лет являлась Мардж Аллен. Он хорошо знал, обоих.
Феррон искоса взглянул на девушку. Ей было не больше двадцати двух — двадцати трех лет. Сильное молодое тело, как и лицо, выглядело свежим и гладким под прозрачной орлоновой тканью блузки. В пшеничных волосах не темнели корни, значит, цвет — натуральный. Руки Феррона судорожно сжались на рулевом колесе — так он старался не глядеть в ее сторону. Если бы рядом сидела девушка с аттракционов — это одно дело, но не хотелось оказаться в неловком положении перед Марвой.
Феррон мысленно клял Деллу. После Деллы он как будто что-то утратил. Делла превратила нормальное физическое желание в нечто двусмысленное, грязное. Феррон задумался, не слишком ли большое значение он придает физической притягательности?